— Вы были другом Леона, не так ли?
— Не настолько, насколько хотел бы. Вы преподаете в Гарварде, доктор Кларк?
— Пожалуйста, называйте меня Йэрроу. После двух лет отсутствия сентиментальность снова привела меня в этот город. Я открыла здесь практику, хотя по-прежнему читаю лекции и слежу за исследовательской работой.
— Практику, вы хотите сказать…
— Я психиатр.
Она по-кошачьи мягко положила лапку на мое запястье. Когти сомкнулись.
— Расскажите мне, — шепнула она. — Как он живет?
— Жюль? — Я облизнул губы. — Старается изо всех сил. Это единственное, что остается каждому из нас.
— Да, понимаю. И никто не знает, что делать в такие времена, как нынче.
«Заставляй ее говорить! Пусть говорит она!»
— Вы познакомились с Леоном в Гарварде?
— Я уже давно была знакома с его семьей. Мы вместе ходили в школу. То есть я имею в виду — мы с Жюлем. Я считала нелепостью заканчивать Гарвард, чтобы преподавать в средней школе в Гарлеме! Но Жюль утверждал, что таков его путь. По крайней мере, он верит в это. Просто описать не могу, как я восхищалась им до того… словом, до того как он встретил Мариссу, я тогда как раз работала в психиатрическом отделении больницы в Бельвью. Ничто так не открывает человеку глаза на жизнь, как время, проведенное в психиатрической лечебнице!
— Согласен.
— Кажется, все было как вчера. — Йэрроу прижалась ко мне. — Эта психушка привела меня к Леону.
Рядом Эрик стоял за двумя мужчинами, настолько увлеченными разговором, что они не обратили внимания на него, даже когда один повернулся, выложил на стол молоток, пакет гвоздей с широкими шляпками, проволочную петлю и поставил свой стакан красного вина рядом с вазой с красными розами.
— Помню, как Жюль впервые пригласил меня к себе, — продолжала шептать Йэрроу. — На обед. Познакомиться с Мариссой. Два старых приятеля по колледжу… И я увидела ее. Она как раз носила Леона. И вдруг я поняла… какой великий человек Жюль… был… нет, конечно же, есть. Приглядитесь получше. Думаю, мне виднее. Все эти хитрые фрейдистские штучки.
— Хитрые.
— Марисса была само очарование, такая честная, чистая душа. Ее нельзя было не любить. Два года назад ее не стало. Теперь бедняга Жюль действительно совсем одинок. Что до меня, то я развелась год назад, чудесный мужчина, но… Впрочем, хватит обо мне. Так чем, вы говорите, занимаетесь?
— Что?
— Чем вы занимаетесь? — промурлыкала доктор Йэрроу. — Кто вы?
Она буквально впилась в мою руку.
Боевые искусства учили меня, как освобождаться от захвата, Ударить ее свободной рукой: ладонью в висок, костяшками перебить трахею, ударом сверху раздробить запястье. Затем, нащупав слабое место — как правило, большой палец, — вырваться и, ухватившись за мизинец, сломать его.
— Простите, — сказал я доктору Йэрроу, — моим друзьям нужна помощь.
Уворачиваясь от незнакомых мне гостей в переполненной комнате, я направился к Зейну.
— Прошу всех послушать меня, внимание! — провозгласил Жюль. — А не перебраться ли нам в другую комнату?
— Надо поскорее смываться отсюда! — шепнул я Зейну, когда гости начали с шумом протискиваться в гостиную.
— Да, кроме еды, тут, пожалуй, искать нечего, — согласился тот, держа в руке бутерброд с грудинкой.
— Говори потише. И следи, что говоришь: вон та старая леди — психиатр!
— А ты псих. У вас немало общего.
— Если она разнюхает, кто мы такие…
— Да перестань ты так дергаться. Куда уж хуже? Кроме того, — сказал он, кивая в сторону престарелой леди, — из-за нее и тебя дергаться бы мы не стали.
Рассел стоял в дверях столовой, опустошая очередную бутылку «Мерло».
Жюль позвал из другой комнаты:
— Всех, всех прошу, пожалуйста, сюда!
Рассел кивнул в сторону донесшегося до нас призыва. Я поспешил за ним в гостиную.
Ночь уже успела закрасить чернотой окна этой комнаты, где кушетки, кресла и столы были сдвинуты в сторону, освобождая посередине покрытое ковром пространство, вокруг которого были расставлены складные металлические стулья.
Рассел услышал, как, стоя между столом и расставленными вокруг стульями, Жюль говорил:
— …приходилось полностью расшторивать окна, но ему нравился этот вид. Огромный, раскинувшийся во все стороны город. Чувство, что вся вселенная — там, за этим тоненьким стеклом.
Рассел уставился на расставленные кругом стулья.
— Эй! Я знаю, для чего это!
— Правда?
— Ну да, я все время это делал.
— Рассел! — сказал я.
Жюль нахмурился:
— Все время?
— Два-три раза в неделю в зависимости от того, как шли дела, — объяснил Рассел.