— Нет! — Я криво улыбнулся оставшимся в гостиной душевноздоровым людям. Никто даже не попытался ухмыльнуться мне в ответ. — Пора по домам, спасибо, что пришли, но вот-вот пробьют часы.
— О чем это он? — шепотом спросил один из преподавателей.
— О Золушке, — ответил стоявший рядом учитель. Потом взглянул на нашего хозяина: — Жюль?
— Все ведь в порядке. Верно, Жюль? — зычно крикнул Зейн.
— Уже лучше, — отозвался тот, улыбаясь сквозь слезы. — Уже лучше.
— Сюда, пожалуйста. — Я махнул рукой в сторону двери. — Прошу на выход.
Никто из простодушных гостей не тронулся с места. По пути к двери им пришлось бы пройти мимо скорчившегося на стуле Рассела.
— Эрик, — попросил я, — покажи Расселу вид, пока все одеваются.
Все пришли в движение. Преподаватели сгрудились вокруг Жюля. Он кивал, выслушивая произнесенные вполголоса соболезнования. И то улыбался, то вновь заливался горячими слезами.
Результат в конечном счете определяется интенсивностью: в ту ночь соболезнующим потребовалось три минуты, чтобы понять: Жюль не нуждается в их помощи. Через пять минут они уже толпились в дверях. Эрик с Хейли стояли рядом с Расселом, который уткнулся лбом в прохладное стекло. Если гостей беспокоил Зейн, подгонявший их, как ковбой норовистое стадо, то они были слишком сообразительны или напуганы, чтобы жаловаться. Дверь квартиры захлопнулась за смятенной толпой.
Доктор Йэрроу Кларк сказала:
— Я не оставлю Жюля одного.
— Вы имеете в виду, с нами, — уточнил я, поворачиваясь в ту сторону, где происходила наша борьба за сумочку.
— Я имею в виду — никогда. — Она накрыла своей рукой руку Жюля.
— Вы двое стойте — и ни с места.
Я подошел к своим друзьям.
— Рассел, — сказал я человеку, приложившему лоб к ночному зеркалу; только стекло отделяло его от долгого падения, — с тобой все в порядке?
— Я вижу свое отражение, — пробормотал он.
— Ну и как вид?
— Потрепанный.
— У нас сейчас нет на это времени. Соберись.
— Ладно, — согласился Рассел, но не тронулся с места.
— Кто вы? — спросила доктор Йэрроу, яростно сверкнув глазами.
Жюль легонько хлопнул ее по руке.
— Не волнуйся, Йэрроу. Я знаю, кто они.
— Конечно, — кивнул я, готовясь соврать, чтобы поддержать в ней иллюзии, служившие нам прикрытием.
— Вы пациенты моего сына.
— Что ж, формально…
Доктор Кларк прильнула к нашему улыбающемуся хозяину:
— Если кто-то из них — пациенты Леона…
— Мы все.
Рассел пошатнулся, но твердо встал на ноги рядом со мной.
— Отличное время, — сказал я ему, — а то я было подумал, что ты исповедуешься.
— Огромное спасибо, что пришли! — Жюль крепко пожал мне руку. Потом подошел к Расселу. Потряс руку Хейли, Эрику. — Это так много для меня значит!
— Значит, мы можем кого-нибудь позвать, — закончила доктор Йэрроу.
— Нет! — в один голос произнесли мы с Расселом.
— Нет, — сказал Жюль, — я не хочу делиться такой радостью ни с кем.
Он сказал так, даже почувствовав, что доктора Йэрроу передернуло. Оказаться в одной квартире с пускающими слюни маньяками, да еще не рассчитывая на поддержку Жюля, который остудил ее пыл своими словами.
— Кроме тебя, — уточнил он, беря ее за руку. — Ты здесь. И ты останешься. Разве ты не видишь, что эти люди — дар свыше?
На ее лице появилось выражение, что она готова слушать его все время, пока он будет держать ее за руку.
— Когда человек умирает, понимаешь, какой малой частью его ты владел. Леон не мог говорить со мной о работе, а работа составляет значительную часть нашей жизни. Человека узнаешь по историям, которые с ним происходят. А мы… между нами было даже больше стен, чем обычно между отцом и сыном.
Жюль, улыбаясь, посмотрел на нас и прорыдал:
— Эти люди — частички жизни моего мальчика. Огромное вам спасибо, что пришли. С вами я увидел ту сторону жизни сына, которая всегда была скрыта от меня.
— Да бросьте, — сказал Рассел, — мы бы вам его и живехонького доставили, если бы он не был приклеен к проволочной сетке.
Входная дверь квартиры широко распахнулась, а вместе с нею и глаза Жюля. У Йэрроу отвисла челюсть.
Зейн подошел к нам, на ходу говоря: