Ее груди были как ангельские слезы.
Она с силой прижала к себе мои ладони. Дала осязаемо ощутить свои тайны. Изогнулась в моих руках, сжимавших ее нежную плоть, соски ее набухли. Я толкнул ее к стене. Осыпал поцелуями. Она спустила трусики и ногой стянула их до конца. Оторвав руки от ее грудей, я отшвырнул рубашку, сбросил промокшие ботинки. Дерия дрожащими пальцами расстегнула ремень моих брюк, и, нагой, я словно в танце увлек ее к кровати.
Мы упали на кровать, я ненасытно целовал ее губы, потом провел языком по груди и прикоснулся к бархатистому лобку. Она вскрикнула, ее бедра прижались к моим, и она простонала: «Давай!» — но я уже целовал ее живот, ее пупок, через который она питалась, прежде чем попасть в этот мир. По комнате поплыл солоноватый, морской запах и аромат мускуса. Ее кожа на вкус отдавала медом, как и на вид. Ее пальцы ерошили мои волосы, а бедра изогнулись, и я целовал ее бедра изнутри, открыл рот и стал лизать это теплое, морское, влажное.
Она взвыла, выкрикнула что-то по-турецки и, задыхаясь, произнесла мое имя. Потом извернулась, выскользнула из моих рук. Дотянулась до своей сумки и вытащила оттуда презервативы, которые дала ей Шабана, и мы сделали это — это было частью целого и отнюдь не показалось нелепостью. Не переставая целоваться, я гладил, мял ее груди, потом обеими ладонями накрыл ее влажный полумесяц. Она широко расставила ноги и, когда я распластался на спине, оседлала меня и помогла войти. Взад-вперед, мои руки поддерживали ее спину, тискали ее бедра, каштановые волосы свисали на меня, как ветви ивы, пока она покрывала мое лицо жаркими поцелуями, не переставая неистово двигать бедрами. Ее волосы взвивались, когда она стала ритмично подниматься и опускаться, ее бедра тяжело ударялись о мои, вверх-вниз; я не мог оторваться от ее грудей, и тогда она прижала мою ладонь с той стороны, где билось ее сердце, заставила стиснуть сосок и кончила раньше меня.
Задыхаясь, не прекращая ритмично покачиваться, она встала на колени, по-прежнему сидя сверху, ее волосы упали на мое лицо, горячее дыхание обожгло мне шею. Дождь монотонно постукивал по стеклу над нами. Ее пот капал на мое тело; словно убаюкивая меня, она тесно прижалась ко мне и не выпускала настолько долго, насколько это было возможно.
Когда мы лежали лицом к лицу, она погладила меня по щеке.
— Как хорошо, что дома никого не оказалось.
— Зато оказался я.
Дерия прижала палец к моим губам:
— Такие слова надо произносить только в подходящий момент.
Синие глаза блестели.
— У нас все должно быть правильно.
Ее губы прижались к моим ребрам, влажным кольцом охватив сердце, и судьба моя была решена.
Мы по-прежнему лежали в объятиях друг друга. Дерия сказала:
— Тебе понравился рождественский подарок?
Я достал снежный шар из своей валявшейся на полу сумки. Снова лег, положил шар на грудь так, что она почти касалась его подбородком. И мы оба стали следить за тем, как взвившийся снег оседает на крохотный, пойманный в пластмассовую ловушку город.
— Я в него влюбился. — Точная копия, полная безопасность. — И в твое имя — Дерия.
— Оно значит океан. Море.
— Да.
Прижавшись щекой к моей груди, она вслушивалась в биение моего сердца.
— А что думают об этом твои родители? — спросила Дерия. — То есть я имею в виду не об этом…
Мы рассмеялись, и все в комнате словно перевело дух.
— …о тебе. Скажем, о боевых искусствах. Я понимаю: это проникновение в суть, которое позволяет человеку делать иногда чуть больше, иногда чуть меньше, чем дано увидеть другим. И поэзия. Ты… ведешь себя совсем не так, как другие американцы, для них главное устроиться на хорошую работу, жениться на какой-нибудь блондинке.
— Блондинок переоценивают.
Дерия слегка ткнула меня кулаком.
— Кто бы говорил! Но что твои родители думают о…
— Они умерли. Папа — от сердечного приступа, мама — от рака. Истинный бич американцев.
— Извини!
Я поцеловал ее в лоб.
— Сначала папа. А через год я провожал другой гроб, который опускали в могилу. Я был единственным ребенком. Но моей родне показалось… то же, что и тебе.
— И что же они решили?
— Что я свихнулся.
Смех гулко отозвался в комнате, по которой понемногу протягивались тени. Капли дождя на световом окне.
— Я всегда был… не такой, как другие, — сказал я. — Может, я всегда был с поворотом.
— Вот и оставайся таким.
Я снова поцеловал ее в лоб.
— Ладно.
— А мои родители живут в Анкаре, — сказала Дерия. — И у меня две сестры, брат, и все меня любят.