Когда дерутся на ножах, все решают микроны и доли секунды. Небольшой просчет, слишком быстрое или слишком медленное движение — и твой нож распарывает воздух, а ботинок противника со всей силы бьет тебя в пах.
Зеленый Плащ не стал откладывать дело в долгий ящик. Широко расставив ноги, он развернулся ко мне, скорее напоминая борца дзюдо, чем боксера. Он сделал резкий выпад, впрочем с запасом, чтобы увернуться от моего ответного удара в глаза или по колену.
Я выбросил вперед левую руку; он уклонился стремительно, как фехтовальщик.
Без всякой задней мысли, без всякого плана, без всяких ухищрений в духе вестернов я продолжал уворачиваться от его разящего клинка, скользнул вправо — вдруг он полностью раскрылся: сейчас моя левая рука и нога находились на одной прямой с его пахом, сердцем, горлом и глазами.
Согнув руку в локте, Зеленый Плащ нанес классический хук, чтобы пырнуть меня во время атаки.
Только вот меня там уже не было. Правым кулаком имитируя прямой удар, я на самом деле отклонился влево, чтобы избежать его острого хука.
Блестящее лезвие размашисто, хлестко рассекло… но только воздух.
Левой я снизу ударил по локтю державшей нож руки, проехался по ребрам и сильно толкнул, что лишило его равновесия. Той же рукой я нацелился в его сердце.
Он пошатнулся, стараясь восстановить равновесие, потом по инерции…
Пока его тело не успело обрести центр тяжести, я нанес ему удар в солнечное сплетение.
Зеленый Плащ отлетел назад и ударился о кирпичную стену.
Оттолкнувшись от стены и по-прежнему сжимая нож, он изменил тактику: перестал полосовать воздух, вложив все силы в отчаянный выпад.
Я увернулся, схватил запястье руки, сжимавшей нож, дернул…
И всей тяжестью обрушил ребро ладони на вытянутый локоть. Нож отлетел в сторону, и одновременно я услышал хруст локтевого сустава и пронзительный крик. Предплечьем я наотмашь ударил его по горлу.
Тяжело, хрипло дыша, с висящей рукой, Зеленый Плащ пошатнулся.
В этот момент я увидел его глаза.
Удар ногой у меня получился такой силы, что он буквально расплющился о стену. Схватив его за голову, я резко перегнул ее вперед с упором в плечо. Услышал, почувствовал, как хрустнули позвонки.
В разлившейся морем по всему переулку луже волны плескались вокруг вздымавшегося островом человеческого тела. Капюшон скрывал голову Зеленого Плаща, лицо его было под водой. Пузырьки на поверхности не появлялись.
Время! Сколько времени у меня осталось? Как скоро кто-нибудь заглянет сюда?
Я быстро обшарил карманы Зеленого Плаща. Их содержимое рассовал по своим.
Никакого мобильника. Слава богу, у него не было мобильника!
Выбегая из переулка, я подобрал нож.
Дождь постепенно стихал. Местами в прорехи облаков пробивался солнечный свет. К тому времени, когда я добрался до боковой улочки и расположенной на ней мастерской, я уже едва волочил ноги, преодолевая струящуюся влажную темноту.
В луже на тротуаре возле двери лежал какой-то комок: это была ее сумка, все на том же месте; она про нее забыла, но погода для воришек была слишком ненастной. Я обшарил дно лужи — из сумки ничего не выпало. Прижав ее к своей неровно вздымающейся груди, я набрал код, замок щелкнул, дверь открылась, и я вошел.
Темно, она не зажигала света. Хорошо! Я соскользнул на пол, прижавшись спиной к двери и пытаясь перевести дух, одной рукой проверяя содержимое сумки.
Нашел разорванную упаковку использованного презерватива, четырех его неиспользованных приятелей, пустую бутылку из-под воды, сотовый телефон, щетку, шарф и заколки для волос… Никакого ключа данных — ни целого, ни по частям.
Наверху, она наверху, и он у нее, она же сама сказала: все в порядке.
— …я! — слабо крикнул я в темноту.
Ответа не последовало.
В темноте я пробрался вдоль стены к лестнице, на четвереньках вскарабкался вверх, как шимпанзе. Скатывавшиеся с меня дождевые капли легко ударялись о грязные, липкие, мокрые ступени.
Уже приближаясь к концу лестницы, я понял, что она, возможно, стоит в темноте с бейсбольной битой, готовая бороться, пока не поймет, что это я, что она в безопасности.
Пошарив по стене, я нащупал выключатель, включил верхний свет.
Тело Дерии безвольно, тяжело развалилось на полу, прислонившись к кровати. Ее мокрая черная чадра лежала между нами. Блузка пестрела грязными ржавыми пятнами.
Все ее блузки, рубашки — белые или синие.
Она приподняла голову, каштановые волосы прядями падали на бледное лицо, ресницы встрепенулись, как снежинки.
— Уже не так больно, — раздался ее шепот.