— Я думаю, это корень залежника.
— Откуда ты знаешь?
Название показалось Стайку смутно знакомым. Он знал, как выглядит залежник, и давным-давно один проводник пало рассказал, что листья этого растения есть можно, но к белым стеблям и корням прикасаться нельзя ни в коем случае.
— Я сказал, я так думаю, — ответил Шакал. — У тебя есть судороги? Понос?
— Понос ты бы почуял. Судорог нет.
— Тогда это может быть залежник.
— И?
Стайк потер руки, пытаясь их согреть. Ощущение было, словно трешься о жгучую крапиву.
— Залежник вызывает сильную лихорадку и слабость. И паралич. Я видел, как от него умирают. Просто…
— Что?
Шакал казался неуверенным.
— Он убивает за пару часов. Паралич должен был наступить через несколько минут после того, как тебя поцарапали.
— Значит, это не он, — проворчал Стайк.
Стайк не знал, в чем дело, но это походило на болезнь, которую он перенес в детстве, и воспоминания о том времени вернулись к нему вместе с болью.
Он вспомнил, как его охватила лихорадка и он почти два месяца провел в постели. Сознание то возвращалось, то ускользало, а бесконечная вереница докторов говорила отцу, что он умрет через несколько дней. Мать сидела у постели и тихонько напевала, а младшая сестра таскала ему конфеты и подсовывала под язык, чтобы не узнал отец. Ему казалось, он и теперь чувствует вкус и запах тех конфет — лимонный мед с ноткой имбиря, все более ощутимой по мере того, как конфета растворяется во рту. Как странно, что нечто столь приятное ассоциируется с такой ужасной болью.
Он вспомнил, как отец расхаживал по коридорам и громко спорил с матерью о том, что Стайка пора избавить от страданий. И вновь ощутил холодную яростную решимость не доставить отцу удовольствия от своей смерти. Он плохо помнил, как выздоровел. В один прекрасный день лихорадка отступила, и он снова смог ходить. С тех пор он даже ни разу не простужался.
Стайк плыл по воспоминаниям, лихорадка то усиливалась, то ослабевала. Течение времени ничего не значило, но в какой-то момент его затуманенный взгляд сосредоточился на Шакале.
— Ты работал в поле?
— Да.
— Откуда ты знаешь о ядах?
— Я… — Шакал замолчал, наклонив голову, чтобы посмотреть на Стайка. — Когда мне было десять лет, приют продал меня аптекарше в помощники.
— Тогда какой бездны ты собирал хлопок?
— Потому что хозяйка била меня палкой. Мне это не нравилось. Когда я ушел по какому-то поручению, с ней произошел несчастный случай.
Может, Стайка и лихорадило, но то, как Шакал произнес «несчастный случай», свидетельствовало о том, что происшествие вовсе не было случайным.
— Сколько тебе было лет?
— Двенадцать.
Стайк попытался что-то почувствовать: ужас, сочувствие, интерес. Энергии для эмоций не хватало.
— Я был примерно в том же возрасте, когда впервые убил человека, — проворчал он.
— Другого мальчика?
— Нет, детей я не убивал никогда. Даже самые худшие маленькие говнюки заслуживают шанс на взрослую жизнь. Это был взрослый мужчина.
— Почему?
— Потому что он это заслужил.
Шакал кивнул, больше ни о чем не спросив, и Стайку показалось, что вечно сердитое выражение лица мальчишки смягчилось. От разговоров Стайк устал: онемел язык, заныла челюсть. Возможно, как раз начинается паралич. Возможно, Шакал прав насчет корня залежника.
— О Фернхоллоу поползли слухи, — сказал Шакал.
Стайк хмыкнул в ответ.
— Выжившие говорят, что ты в одиночку убил семьдесят-восемьдесят солдат, чтобы спасти город. Это правда?
— Сдашь меня?
— Я люблю кезанцев не больше, чем фатрастанцев. По мне вы все одинаковые. Но ты спас мне жизнь, так что нет.
Стайк закашлялся. Внутри словно оторвался кусок легкого. Он подождал, пока в груди перестанет клокотать.
— Я думаю, их было человек тридцать. Самое большее сорок.
Брови Шакала поползли вверх.
— Шутишь?
— Нет.
— Хвастаешься?
— Мне есть чем похвастаться и без этого.
Последовало долгое молчание.
— Я тебе верю, — произнес наконец Шакал. — Как ты сражался с таким количеством?
— Почти не сражался. Нетрудно уложить сорок человек в темноте, когда все их внимание сосредоточено на убийствах невинных и грабежах. Нужны лишь хороший нож и твердое намерение. У меня было и то, и другое.
Нахмурившись, Шакал посмотрел на Стайка с чем-то похожим на беспокойство и поджал губы.
— Если выживешь, я пойду с тобой.
— Я разжигаю восстание, — отозвался Стайк.