— А если я не приготовлю — что будет?
— Будет нехорошо, зайчик. На первый раз к тебе на улице подойдет дяденька. И плеснет в лицо соляной кислотой. Так плеснет, что от твоей мордахи останутся одни воспоминания. Это я тебе гарантирую на сто процентов.
Она слышала, в Москве именно так расправляются с непослушными путанами. Похолодев, подумала: а что, если именно так и будет?
Все же, собрав остаток бушующей в ней ярости, твердо посмотрела ему в глаза:
— Да? А что, если я сейчас скажу об этом Луи? И он разберется с тобой?
— Во-первых, зайчик, со мной не очень разберешься. Я так легко не разбираюсь. А потом, хорошо, пусть он со мной разберется. Пусть он даже меня замочит. Это ничего не изменит. Запомни, если ты не отдашь пятьдесят грандов, дяденька с соляной кислотой все равно к тебе подойдет. И мордаху попортит.
Глядя в прищуренные глаза Чики, она выругала себя. Дура, ведь с самого начала повела себя с ним совсем не так. Она сделала ошибку, начав угрожать ему. Ее угрозы ничуть его не трогают. Угрозы вроде этих он слышит каждый день и давно уже не реагирует на них. Ясно, он с самого начала знал, что она вынуждена будет ему уступить. Что она в конце концов поймет: от его бандитов, входящих в долгопрудненскую бригаду, ее не защитит никто, даже Луи. Не может же Луи посадить ее в какую-нибудь каменную башню или в подземный бункер и запретить выходить на улицу.
То же самое касается и выкупа. Хорошо, допустим, она расскажет об этом разговоре Луи. Он наверняка заплатит за нее. Но она ведь хорошо знает: даже получив новые пятьдесят тысяч долларов, Чика от нее не отстанет. Пройдет время, и он придумает еще какой-нибудь предлог. И снова потребует пятьдесят тысяч. И это будет длиться всю ее жизнь.
Вдруг она поняла: она знает, что она сделает. Знает точно.
Тут же принялась ругать себя за это решение. И тут же сказала сама себе: нет, все правильно. Это будет единственный, самый лучший выход из положения. И, что важно, самый справедливый.
Да, она решила это. Точно решила. Но вести себя с Чикой в таком случае надо совсем по-другому.
Изобразив растерянность, выдавила:
— Знаешь, Чика… Мы об этом поговорим… О твоем предложении. Только не сейчас, хорошо?
— Что значит — не сейчас?
— Я должна подумать. Пятьдесят штук «зелени» — большие бабки.
— Зайчик — что тебе эти бабки? При твоих знакомствах ты и не такие деньги достанешь.
— Да, тебе хорошо говорить, достану… Все вокруг такие жмоты…
— При чем тут жмоты? О чем ты вообще говоришь? Ты только скажи сейчас, что отдашь бабки. И скажи, когда. И с концами.
— Чика, я пока не могу сказать тебе, что отдам бабки. У меня пока не собирается даже половины таких бабок. Как я могу сказать?
Пригасив сигарету, Чика посмотрел в окно. Повернулся к ней:
— Слушай, не заливай. Неужели Луи не даст тебе пятьдесят косых?
— Может, и даст, а может, и нет. Давай поговорим попозже.
— Когда попозже?
— Не знаю даже. Через месяц.
— Ладно. Через месяц я тебя найду. Так что будь готова. Лады?
— Хорошо, Чика. Лады.
Чика ушел. Некоторое время она сидела, глядя в окно. Смотрела — но ничего там не видела. Наконец сказала сама себе: все, решено. Она сделает это.
Расплатившись с официанткой, вышла из кафе, села в «Тойоту». Она точно знала, куда поедет. К Даниловскому рынку. Сейчас середина дня, Андрюша должен быть там.
Подъехав к Даниловскому, поставила «Тойоту» вплотную к одному из киосков. Вышла, тщательно заперла все четыре двери, отключила охранную сигнализацию. «Тойота» стояла от киоска в двух шагах, но, когда оставляешь машину на Даниловском, лучше поостеречься.
Подойдя к киоску, облегченно вздохнула. Андрюша, бледный высокий мальчик с пушистыми ресницами, давно и безнадежно в нее влюбленный, стоял за прилавком. При виде ее сначала побледнел, потом покраснел:
— Ой, Поля… Ты?
— Я, Андрюш. У меня мало времени, сядем ко мне в машину, я не хочу ее одну оставлять.
— Конечно, конечно. Где твоя машина?
— Сразу за киоском. Я буду там ждать.
— Хорошо. Я секунду.
Открыв передние двери, села в машину. Почти тут же с другой стороны сел Андрюша. Покачал головой:
— Ой, Поля… Ну какая же ты красивая… Ты просто самая лучшая в мире красавица.
Улыбнулась, положила руку ему на плечо:
— Перестань. Ты тоже мальчик хоть куда.
Покосившись на ее руку, он сказал грустно:
— Хоть куда, да не для тебя.
— Ладно, ладно. — Убрала руку. — Мне сейчас вообще ни до чего. Тяжелые времена.
— Да? Я могу помочь?