Пеший отряд превратился в конный, в избытке снарядившись трофейным оружием и доспехами. Можно было уже возвращаться домой, но командир решил, что даже в половинном составе они еще могут пощипать княжьих людей, и снова погнал лесовиков по следу. Дружину они не догнали, но встретили земляка, который шел из Княжьего погоста и рассказал, что видел там демона, много лет назад укравшего из городища дочку командира отряда.
После этого известия Славомир — командир лесовиков — словно взбесился. Не остановило его даже то, что трое из пятерых раненых были очень плохи и могли умереть. Двое, в конце концов, и умерли, но преследования дедова каравана это не остановило. Сегодня они сошлись…
— Так, значит… раненых резали, паскуды… Андрюха, кончай его!
Немой вырвал из бедра лесовика болт и с размаху всадил его мужику в глаз. Крик оборвался. Михайла торопливо зачерпнул горсть снега и засунул себе в рот. Не помогло, на какое-то время он, сотрясаемый приступами рвоты, перестал воспринимать окружающее.
— Ну что, внучок, думаешь, настоящую войну увидел? — услышал Мишка над собой голос деда. — Эк тебя скрутило! Нет, это еще не война, внучок, так — стычка. На настоящей войне мальцам с игрушками делать нечего!
«Напалма ты не видел, старый хрен, и ковровых бомбардировок. Я, правда, тоже — только по телевизору, но зато на себе попробовал, как это бывает, когда израильский штурмовик с кормы на твой пароход заходит, а в трюмах пять тысяч тонн артиллерийских снарядов лежат. Игрушки, говоришь?»
— Вы с Андреем семерых уложили, мы тоже — семерых. Кузька один раз выстрелил, вот как раз в этого, а Демьян вообще ни разу. Вот тебе и игрушки.
— Это ты — в одиночку шестерых?
— Одного — Роська кистенем, еще одного — Петька помог, остальных я!
— Кхе! Самострелы… надо же… ладно, Андрюха, давай этого!
Немой, сильно хромая, перебрался к связанному Мишкой мужику и принялся растирать ему лицо снегом. Мужик замычал, задергал связанными руками, открыл глаза.
— Здравствуй, сватьюшка Славомир, давненько не встречались, — с людоедской ласковостью пропел дед. — Годков десять, а то и поболее.
— Корзень, чтоб ты сдох! — отозвался связанный мужик.
«Сколько же у деда имен? Корней, Кирилл, теперь еще Корзень. Не удивлюсь, если и еще есть…»
— Ну сдохнешь-то как раз ты, сватьюшка, но не сразу. За паскудство твое ответить придется.
— Не пугай, христианин, светлые боги…
— Вот перед ними-то и ответишь, и по древним славянским обычаям, — не дал Славомиру договорить дед.
— Что ты, христов выб…, про наши обычаи…
— Знаю! — снова перебил Корней. — И за пролитие крови ближних родичей спрошу, как надлежит! Ты, гнида болотная, дядьев с племянниками стравил. Вон три твоих сына убитые лежат, а там два твоих внука раненые кровью исходят. Помнишь, что по нашим древним обычаям за такое положено? Нет тебе прощения от светлых богов славянских!
— Врешь, Корзень! — мужика аж трясло от ненависти и бессилия. — Не могла Татьяна родить, волхв ее чрево затворил!
— Однако родила! Крест животворящий сильнее волхвования оказался! — дед по-волчьи ощерился, шрам на его лице сделался багровым. — А теперь получи по обычаю, изверг, родную кровь проливший!
Три коротких взмаха меча — и Славомир лишился ушей и носа. Мишку снова скрутило, но желудок был пуст, и он только часто задышал, пытаясь унять бунтующий организм.
— Не узнают тебя теперь пращуры, и нет у тебя ни лица, ни имени! — торжественно возгласил дед. — Андрюха, режь ему подколенные жилы!
Немой чиркнул по ногам Славомира засапожником.
— Не перейдешь ты теперь через Калинов мост! — продолжил речитативом Корней, словно произносил какое-то языческое заклятие.
— Корзень, будь ты прокл…
Кончик дедова меча, лязгнув об зубы, вошел Славомиру в рот, слова превратились в стон и бульканье.
— Не извергнешь более хулу и проклятие! Нет у тебя отныне ни голоса, ни облика, ни имени, ни пути! Михайла, тащи ЭТО конем в лес, там ему руки освободишь, пускай ползет!
Мишка, даже не пытаясь поймать какого-нибудь оставшегося без всадника коня, выпряг из саней Рыжуху, привязал Славомира к упряжи за ноги и повел лошадь под уздцы к ближайшим деревьям. Проходя мимо, совершенно равнодушно глянул на убитого им лучника — на эмоции не осталось уже никаких сил. Так же равнодушно, зайдя за первые деревья, освободил ноги мычащего мужика от привязи, перерезал стягивающий ему локти ремень и побрел назад по кровавому следу.