Он повернулся к своему джипу, смерил взглядом свободное пространство от него до ближайшей машины, еще раз мысленно пересчитал автоматчиков и прицелы снайперских винтовок.
- Вернемся к вопросу о доверии. Сейчас я медленно пойду к своему автомобилю. За это время все присутствующие должны убрать оружие, только в таком случае я отпущу девочек.
- Ваш генерал не пойдет на это - слишком велик риск...
Террорист не стал слушать:
- А мне плевать. Ни Ваши дети, ни мои люди не выйдут под прицел.
- Дайте, хотя бы, время.
- Две минуты, - он еще раз огляделся. Люди были напряжены, он кожей чувствовал, как давит это напряжение. Нужно было заканчивать скорее, пока у какого-нибудь новобранца не сдали нервы, и он не начал палить. - Две минуты, господин миротворец, ни секундой больше. И если я замечу хоть один ствол, то разверну машину, и вы никогда не увидите дочерей. Ясно? Хватит с меня «печальных стечений обстоятельств». Действуйте.
Командир захлопнул дверцу джипа и посмотрел на часы.
- Что там? - спросил водитель, тоже измученный ожиданием.
- Дети уходят, - он обернулся назад и взял за плечо старшую девочку. - Приподнимись. Осторожно. Видишь отца? Когда скажу, возьмешь сестру и пойдешь прямо к нему, спокойным шагом. Ни в коем случае не оглядывайся, не беги и не останавливайся, поняла?
Девочка дернула взлохмаченной головой. Она хмурила брови, пыталась казаться сердитой, но его рука на худеньком плечике ощущала сильную дрожь. Девчонка была напугана так, что едва ли соображала, что ей говорят. Она нуждалась в поддержке, надежной поддержке кого-то сильного, кто знает, что делать. «Этот человечек - единственное, что еще может оправдать мою жизнь», - подумал он.
- Ты очень храбрая, родители будут тобой гордиться. Ты все сделаешь правильно.
Он пристально посмотрел ей в глаза.
- У христиан принято носить изображения святых, на счастье. Держи, - и вложил в ее дрожащую ладошку ту самую фотографию, которую показывал накануне. - Считай, я отдаю тебе свое счастье. Все будет хорошо.
Бойцы не могли понять, что он объясняет заложнице, но действия говорили сами за себя.
- Зачем ты это сделал, командир? - спросил один.
- Хочу, чтобы их помнили. Пусть помнит...
Волны боли и дурноты накатывали все чаще, а силы таяли. Он не удержался и начал тереть виски.
- Когда детей примут на той стороне, мы выйдем, а вы сразу же уедете. Вам не успеют помешать.
- Но тогда тебя убьют!.. - возмутился водитель.
- Ты ослеп? Просто так нас не выпустят, - перебил он, - а лишняя смерть никому не поможет! Сделаете, как сказано, не обсуждается.
Он еще раз глянул на часы и внимательно осмотрелся по сторонам. Убедить начальника службы безопасности довериться слову преступника, наверное, было непросто, но специалист по переговорам знал свое дело: все оружие было опущено, никто не пытался взять автомобиль на прицел. "Пора", - скомандовал он и приоткрыл дверь. Старшая девочка выскользнула наружу. Второй боец высадил младшую, и дети, крепко взявшись за руки, вышли на дорогу.
Несколько десятков шагов... кажется, сделано все возможное, дальше они должны справиться сами.
Или нет?
Пристально глядя вслед детям, он услышал тихий шепот: «Господи, пусть они дойдут, пусть...» Его рука чуть коснулась ее колена, он тоже начал молиться. Впервые за долгие годы он молился искренне.
Когда дипломат обнял старшую дочь, а младшую подхватил на руки, он вывел из автомобиля свою последнюю пленницу и тут же услышал лязг металла, а за спиной - рокот мотора, и шелест шин отъезжающего автомобиля. Его люди выполнили приказ. Все. Теперь он свободен, почти свободен.
Они стояли вдвоем посреди дороги, обнявшись, почти как пятнадцать лет назад... только его рука сжимала пистолет, направленный в ее подбородок, и палец на спусковом крючке немел от напряжения. Три десятка пар глаз с таким же напряжением смотрели, не отрываясь, на них и такие же онемевшие пальцы готовились выпустить смерть. Боль, уже превратившая мозг в подобие студенистой массы, пробила последний барьер и разлилась повсюду, расцвечивая мир радужно-яркими ореолами. Он и сам не понимал, каким чудом еще держался на ногах. «Ничего, еще чуть-чуть, и все кончится... лишь прохладная темнота и абсолютная тишина...»
- Иди, - он незаметно отвел пистолет и чуть отстранился.
Она, затравленно озираясь, мотнула головой и еще плотнее прижалась спиной к его груди. Что это? Неужели она решила его спасти? Неужели она вообразила, что его вообще можно спасти?! Тот юный вдохновенный мальчик, которого она когда-то любила, мертв уже очень, очень давно. Остался только бешеный пес... Если бы она знала, ради кого рискует! Не хватало, чтобы за все благородство ей досталась шальная пуля...