Проснулся от аппетитного запаха, вызвавшего громкое бурчание в животе и целую гамму кулинарных ассоциаций. День перевалил уже за половину, народ потихоньку просыпался, приводил себя в порядок. Ганна возилась возле костра, на котором кипело несколько котелков, издавая тот самый аромат. Вокруг нее, стараясь помочь, крутились трое казаков помоложе и Федор. Бывший кузнец, потерявший брата, все время ходил угрюмый и молчаливый, несмотря на то, что с виновниками он не без нашей помощи рассчитался с лихвой. А тут, вроде как, повеселел немного. Сидел возле костра и что-то оживленно говорил нашей «шеф-поварихе», которая сновала туда-сюда, пытаясь приготовить из тушенки и германского «железного» пайка кулинарный шедевр. И небезуспешно, опять-таки судя по запаху. Наш сибиряк тоже внес свою лепту в этот процесс. Отнёсшийся к Ганне скорее по-отечески, походил с кем-то из казаков по округе и притащил к обеду в качестве витаминной добавки два хороших пучка молодой черемши.
– Вот, держи, красавица, к обеду медвежьего лука малость.
– Ой, дзякую! Гэта ж – чарамша! А чаму вы яе мядзведжым лукам назвали?
– А потому, что у нас в Сибири ее так зовут…
Лежу вот, смотрю и диву даюсь, как общение с женским полом на людей влияет. Вот если бы Михалыч, или даже я сам послал бы кого-нибудь из этих умников за водой, пошли бы, но недовольно ворча и спотыкаясь нога за ногу. А тут стоит этой, в сущности еще, девчонке спохватиться, мол «Ой, хлопцы, а вады-то няма! Трэба принесци!», как возле пустых котелков уже очередь стоит из добровольцев. Так все гуртом и ломанутся к ручью, забыв о том, что «в гостях» у немцев находимся. Они же перед тем, как к костру подойти, даже побрились своими «Оборотнями», чтобы произвести впечатление на даму! Крокодилы Данди, блин! Как бы не пересобачились между собой, пойдут ведь разборки в группе… Ладно, как говорила одна дамочка с фамилией О*Хара «Я подумаю об этом завтра». Негромко свищу, привлекая внимание «поварят», показываю два пальца, а потом – кулак. В смысле, идут двое, причем один другого страхует, а остальные сидят и не чирикают. Понятливые оказались, еще не все мозги гормонами затуманены. Встаю, обхожу лагерь – вроде все в порядке. Подхожу к костру, усаживаюсь на чурбачок. Ганна неуверенно улыбаясь, обращается ко мне своей коронной фразой, от которой все начинают ржать:
– Дзядечку Камандзир, пачакайце хвилинку, зараз будзе усё гатова.
– Ганна, я для тебя – Денис Анатольевич. – пробую еще раз вразумить это чудо природы. – Понятно?
– Зразумела, дзядечку Камандзир… Дзенис Анатолич…
Ну вот как с этим бороться? И эти клоуны по земле от хохота катаются… Мысленно махаю рукой на все эти нюансы.
– Ты говорила, что у тебя где-то поблизости дядька родной живет, так?
– Да, ён на станцыи працуе чарнарабочым. Жыве пад Ловичам, у слабаде.
– Тебя приютить он не сможет?
– Не ведаю, дзядечку Камандзир. У яго жонка, да дзве дочки. А працуе тольки ён. Трэба з ним гаварыць.
– Тогда давай ближе к вечеру к нему и сходим, поговорим. Как темнеть начнет, так и пойдем. В любом случае мы тебя не бросим… А сейчас покорми, пожалуйста, всю эту братию, пока время есть…
Солнце уже клонилось к закату, когда мы пощли знакомиться с дядькой. Мы – это Ганна, я, Егорка и Федор, который вдруг напросился с нами. Да так настойчиво просился, что аж неудобно стало отказывать. Интересно, что такое с ним вдруг приключилось? Уж не влюбился ли часом?
Михалыча оставил за главного в лагере, еще раз предупредил, чтобы за пленным и документами смотрели в оба. Это – наш главный приз, и не дай Бог, с ними что-нибудь случится. Обещал к полуночи вернуться. Вот теперь идем-крадемся к Ловичу. Путь недалекий, но идти надо осторожно, немцев здесь достаточно.
В слободу зашли, когда уже порядком стемнело, до этого полчаса лежали в кустах, смотрели что и как. Вроде, ничего опасного. Теперь наша красавица идет по улочке, а мы следом крадемся. Насчет красавицы я не преувеличил. В лагере после обеда она стала проситься к ручью сбегать, типа котелки помыть, самой сполоснуться, в порядок одежду привести, а то перед дядькой стыдно будет. При слове «сполоснуться» глаза загорелись почти у всех, от желающих проводить отбоя не было. Кобели, блин, коты мартовские! Пришлось прибегнуть к старой испытанной «фишке». Прошу Митяева назвать число от одного до семи, потом как в детской считалочке пересчитываю желающих. У всех на лице жутчайшее разочарование, только Федор, на которого почему-то выпал жребий, стоит красный, как вареный рак. Так что пошли они к ручью, провожаемые завистливыми взглядами, что даже Михалыч не выдержал и сказал пару ласковых своим станичникам насчет того что и кому он оторвет, если дурные мысли будут мешать службе. Так что, когда парочка возвращалась, все в лагере занимались своими делами, и на них внимания не обращали. Глядя на их дефиле, негромко пропел экспромтом: