– А этот суд предполагает презумпцию невиновности?
– Что?
– Ничего. Просто, в отличие от вас, я начинаю серьезно готовиться к процессу…Не знаю, есть ли в этом правота, не знаю, хорошо ли отсутствие сомнений в божьем суде, но знаю точно, что лицемерия в этом нет. И я уважаю своих детей за это.
И думаю, что Бог, если он есть, тоже уважает их. Как и моего деда-коммуниста – хотя бы за то, что после партсобраний, он не шел крестить своих детей. Наверное, для таких людей, у Бога припасен не ад, а чистилище.
Впрочем, чистилище поколение моего деда прошло на земле…Вообще, существование Бога, это долгий вопрос, и, однажды, я попытался его разрешить.
Я позвонил в Московскую патриархию для того, чтобы задать простой и житейский вопрос: «Бог есть?» – но попал на электронный агрегат, который монотонным голосом говорил:
– Ждите ответа…
– Ждите ответа…
– Ждите ответа…
Может, я ошибся номером.
А может, я ошибся адресом…Люди делятся на две категории. Одни заблуждаются, думая, что Бог есть. Другие – заблуждаются, думая, что бога нет.
К кому отношусь я?
Скорее, ко вторым, хотя, куда легче быть с первыми……Конечно, мои дети вызывают у меня не только уважение, еще больше они удивляют меня.
Впрочем, если человек удивляется, значит, он не безнадежен.
И это служит, хоть не большим, но, все-таки, утешением.
Для меня…Мои сыновья – люди занятые, да и я – не самый большой лентяй на белом свете. Кстати, в своей жизни мне приходилось заниматься самыми разными вещами. Я был шахтером в Инте, и геологом Ухтинского геологического управления, промысловиком в Воркуте и рыбаком Новопортовского рыбозавода на Ямале, а когда один мой знакомый, съездивший в Египет, стал рассказывать о том, как интересно плавать с аквалангом, я просто ответил:
– Знаю. Я ведь водолаз третьего класса.
Когда меня просят рассказать о Севере, я отвечаю просто:
– Север – это такое место, где северный конец стрелки компаса, показывает не на Север.
Я всегда стараюсь отвечать просто, хотя бы потому, что простой ответ трудно понять неправильно. Хотя давно смирился с тем, что даже если скажешь так, что понять тебя неправильно невозможно, все равно кто-нибудь тебя неправильно поймет.Так, как я устаю сейчас, я не уставал никогда.
Ни в шахте, ни на промысле.
И я не в претензии за это, потому, что сам выбрал свой путь, и убедился в том, что когда увлечение превращается в работу, дел становится очень много. И все-таки три четыре раза в году, мы с детьми собираемся вместе и едем на рыбалку.
Это здорово, что мне удалось еще с детства подружить детей с природой. В наше, очень опасное соблазнами и трагедиями время – природа очищает душу, а, значит, освобождает место в душе для голоса. Никакие проповеди не могут сравниться с рассветным лучом солнца, делающим листву прозрачной и называющим все цвета в природе своими именами, или временем, когда последнее дневное тепло и вечерние сумерки сливаются, не противореча, друг другу.
Природа – это первый голос души. И хорошо, что мои дети знают это.
У одного моего товарища, добрейшего, кстати сказать, человека, возникли проблемы с сыном, и он рассказал мне о них:
– Просто не знаю, что делать. Я ему икру покупаю, говорят, она кровь очищает, а сын просит покупать сигареты, – я посоветовал:
– Купи не икру, а корзинку для грибов…Однажды, когда мы собирались на рыбалку, сыновья в очередной раз озадачили меня:
– А Пушкина вы читаете? – уже не помню, к чему спросил я. Скорее всего, это была просто стандартная дань воспитательскому занудству. Кстати, между всем прочим – учителем мне тоже побыть пришлось, когда на Обской губе, в Яптик-сале, на гусином мысе, я оказался, единственным на тысячу километров, человеком с высшим образованием, и был отправлен, вместо рыболовецкой бригады, преподавателем в интернат для оленеводских детей: «А Пушкина вы читаете?»
– Это того, о котором Булгарин сказал: «Великий был человек, а дал себя подстрелить, как зайца»?..Я не поленился и позвонил в Академию наук, в секцию русской словесности, и кто-то из великих, может быть сам академик Мовдзолевский, ответил мне:
– Булгарин действительно произнес эти слова. Но он не осознавал величия момента. Того момента, в который, для всех просвещенных людей России, включая и наших современников, время остановилось навек. Простите, а с кем я говорю?
– С человеком, похожим на Булгарина, – вздохнул я…Удивительно, но я занимался своим образованием всю жизнь, а сыновья, кажется, никогда не занимались – но они знали о Булгарине, а я – нет.
Может, то, чем занималось мое поколение – называется не образование, а, как-то, иначе?