— Значит, долго держать осаду они не смогут. И попытаются перекрыть нам дорогу к лесу. Спустить на них Стражей никак нельзя? — Ваэрден сделался сосредоточенным и немногословным, всколыхнувшееся было в нем раздражение заглохло, сменившись обычной в последнее время деловитостью.
Чем дольше Тореайдр всматривался в медовые глаза подопечного, тем меньше ему нравилось то, что в них отражалось. Из живого чувствующего существа Волк постепенно превращался в нечто неодушевленное, действующее только благодаря необходимости.
И куда смотрит Рейн, алден ее дери?!
— Нет, — спохватившись, ответил Змей. — Стражи привязаны к тропам, которые охраняют, и могут отойти в сторону не более, чем на тридцать-сорок шагов. Они создавались для охраны топей.
— Жаль, — помрачнел Ваэрден. — Будем выкручиваться иначе.
И он, не изволив даже попрощаться, сбежал со стены.
Тореайдра взяли сомнения в том, что этот упрямец, день за днем старавшийся превратить себя в механизм, слышит и чувствует хоть что-то.
Нет, не быть такому Хранителем. Нужно срочно что-то делать.
— Госпожа, — девица вынырнула из ночного мрака, как алден из Червоточины и поймала бредущую Лемпайрейн за руку. Ифенхи дернулась было огрызнуться на нахалку, но почуяла в ней страх и сдержалась. — Госпожа, вы можете помочь господину Волку?
Рейн едва не рыкнула. Да что ж за напасть такая?! И часа не прошло, как отец приказал ей, ни больше ни меньше, ночевать исключительно в одной постели с этим ходячим недоразумением. А тут еще эта! Но такой предлог явиться все же лучше, чем ничего — может быть, ее пошлют вон не сразу.
— Что случилось на этот раз? — со вздохом спросила ифенхи.
— Он уже которую ночь не спит и мучается кошмарами, госпожа.
Женщина вздохнула и махнула рукой.
— Пошли.
Снег смачно захрустел под ее сапогами, когда она зашагала в сторону флигеля. Вокруг горели костры и мерно гудели мужские голоса — гарнизон крепости честно старался наладить отношения с недавно явившимися ифенху. В сухом морозном воздухе клубился дым, смешанный с горячим паром сотен дыханий, гомон разговоров колебался и убаюкивал. Десятилетиями копившаяся в этих стенах ненависть постепенно рассеивалась, уступая место чему-то новому, еще не обретшему названия и определения. Они еще долго будут настороженно присматриваться друг к другу, но первый лед отчуждения уже сломался.
Может быть, у Ваэрдена и впрямь получится то, что он задумал?
Свет в окнах флигеля, как всегда, не горел — зверь его не жаловал, довольствуясь отблесками со двора. Рейн задумчиво застыла на крыльце, не решаясь ни постучать, ни войти просто так. Он ее наверняка слышит, и наверняка не рад приходу. А отступать некуда, иначе ей придется ночевать во дворе на снегу. Отец высказался яснее ясного — ее не пустят никуда, кроме Волкова логова. Помедлив еще немного, ифенхи все-таки толкнула незапертую дверь.
Это хорошо, что девчонка убежала к кострам. Мешать, по крайней мере, не будет.
В доме было тихо. С шипением сняв заснеженный полушубок, Рейн повесила его на крюк и огляделась. Стоило глазам привыкнуть к почти полной темноте, как проступили очертания скупой обстановки. На низком лежаке виднелся неподвижный холмик одеял. Ифенхи прислушалась — дыхание было неровным, местами судорожным. Значит, не спит. И более того, заснуть боится.
Женщина тихонько вздохнула и присела на край ложа.
— Ну и что с тобой стряслось? — спросила она, не рискуя дотронуться. От Волка настолько веяло диким зверем, что Рейн всерьез опасалась остаться без руки.
— Какого алден тебе надо? — рыкнул он из-под одеяла.
Отвечать следовало осторожно, тщательно выбирая слова. Женщина подавила вздох и постаралась, чтобы голос не выдал опасений. Малейшая ошибка — и все придется начинать сначала.
— Что же я, по-твоему, не вижу, как ты по утрам на тренировках спишь? У тебя глаза стеклянные.
— И? — мрачно фыркнул Ваэрден. — Тебе какое дело до этого?
— Беспокоюсь. Вдруг ты в самый ответственный момент свалишься от усталости?
— Не свалюсь. Это все, что ты хотела узнать? — голос из-под одеяла сделался еще холоднее.
— Нет, — тихо ответила Рейн. Наконец решившись, она молниеносным движением прижала ифенху к постели вместе с одеялом. Улеглась сверху, не давая вырваться и пустить в ход когти, и заглянула в глаза. — Я хочу знать доколе ты будешь убивать себя.
В ответ раздался отборный мат, зверь отчаянно забился, пытаясь освободиться, и взвыл. На долю мгновения ифенхи растерялась, но отступать было уже поздно. Вырвется — убьет. Так что ей пришлось держать его изо всех сил, напрягая каждый мускул. Пару раз клыки щелкнули возле самого горла. Он захлебывался рыком и шипением, тело неестественно выгнулось в судороге. Ей стало страшно — уже за него самого.