Едва великолепная Гепола показалась над Огаялским отрогом, как эскадра чёрных фрегатов пришла в движение. Не прошло и часа, как «Чёрный лебедь», «Морской орёл», «Ворон» и «Беркут» выстроились в линию напротив маленькой рыбацкой деревни.
— Скажите, адмирал, — корреспондент «Ежедневного телеграфа» опустил подзорную трубу, — неужели вам совершенно не жалко этих, этих… — утус Мунгел в задумчивости защёлкал пальцами.
— Аборигенов? — вежливо подсказал адмирал Кеяк.
— Ну…, - утус Мунгел замялся ещё больше, — я бы не стал называть тассунарцев аборигенами. Да, они отсталый народ. В так называемом порту не видно ни одного худо-бедно приличного судна, не говоря уже о пароходах. Но они точно не дикари.
— Утус Мунгел, — адмирал Кеяк великодушно улыбнулся, — дело не в словах. Можете называть их культурно «тассунарцами» или более точно «аборигенами». Это не имеет значения. Важно то, что через пять минут мы сравняем эту жалкую деревеньку с зёмлей в назидание местным правителям.
На фрегате во всю кипит подготовка к стрельбе. Доски под ногами гудят от многочисленного топота на орудийной палубе. Через распахнутые люки наружу выглядывают жерла пушек и доносятся команды артиллерийских старшин. Команда «Чёрного лебеда» прекрасно знает своё дело и совершенно не нуждается в мелочной опёке со стороны офицеров.
Адмирал Кеяк поднял подзорную трубу. Если невооружённым взглядом деревня аборигенов представляет из себя жалкое зрелище, то через мощную оптику выглядит вообще убогой. Пятнадцать крошечных домиков с покатыми крышами. Распахнутые двери, окна, пятачки вытоптанной земли, кривые столбы и сети. На песчаном берегу перед деревней на чёрных столбах растянуто несколько рыболовных сетей с большими дырами. Рядом днищем кверху валяется несколько деревянных лодок.
— А вдруг там ещё остались люди? — утус Мунгел махнул рукой в сторону берега. — А вдруг кто-нибудь из местных случайно погибнет?
— Может и остались, — адмирал Кеяк опустил подзорную трубу, — только своего приказа я всё равно не отменю. Ну а если местной черни чугунное ядро ненароком снесёт голову — будет ещё лучше.
— И чем же лучше может быть смерть человека?
— А тем, что аборигены ещё лучше испытают на собственной шкуре мощь и ярость Стирии. Кровавые лужи на земле прочистят местным правителям мозги. Через год они либо «откроют» свою страну, либо будут уничтожены, — охотно пояснил адмирал Кеяк.
— Но адмирал, — корреспондент «Ежедневного телеграфа» не унимается, — зачем такая жестокость?
— А затем, уважаемый, что, по сравнению с прошлым разом, гонору в аборигенах поубавилось, однако они по-прежнему уповают на «авось». Авось пронесёт. Авось чужеземцы передумают. Авось им будет лень, — смешно коверкая слова на тассунарский манер, произнес адмирал Кеяк.
— Бросьте, уважаемый, — утус Мунгел махнул рукой, — это не смешно.
— Вы это им, — адмирал Кеяк ткнул пальцем в сторону дворца императора, — скажите. Чёрный бычок на зелёной лужайке кажется таким мирным, таким симпатичным и добрым, пока не развернёшь перед ним красную тряпку.
В ответ утус Мунгел лишь вздохнул и отвернулся. В последний день корреспондентом «Ежедневного телеграфа» овладела странная неуверенность. Ни с того, ни с чего он вдруг проникся к местным симпатией. Наверно зря он дни напролёт проводил на палубе «Чёрного лебедя» и разглядывал Нандин через подзорную трубу.
— Адмирал, — рядом бодро козырнул командор Игиз Соргер, капитан «Чёрного лебедя», — фрегат к стрельбе готов.
— Отлично, — тихо обрадовался адмирал Кеяк, — начинайте.
Капитан «Чёрного лебедя» тут же отошёл. Через пару мгновений с мостика фрегата полетели зычные команды командора Соргера.
— Сейчас вы увидите потрясающее зрелище, уважаемый, — адмирал Кеяк повернулся к корреспонденту «Ежедневного телеграфа». — Одно дело громкие хлопки, и совсем другое свит настоящих ядер.
Тут же, словно подтверждая его слова, грянул одинокий выстрел. От правого борта «Чёрного лебедя» отделилось чёрное облако. Утус Мунгел тут же приник к подзорной трубе. Но, к превеликому разочарованию газетчика, на берегу не дрогнул ни один домик, а из земли не поднялся ни один султан взрыва.
— Неужели ваши бравые артиллеристы совсем разучились стрелять? — утус Мунгел опустил подзорную трубу.
В голосе наёмного писаки сквозит ирония.
— Что вы, уважаемый, — адмирал Кеяк притворно возмутился. — На самом деле я не зверь и не дурак. Это был холостой выстрел, последнее предупреждение для особо упрямых или тупых аборигенов, если такие всё же остались в деревне.
Утус Мунгел вновь поднял подзорную трубу. Было бы здорово, если бы последний холостой выстрел вызвал бы среди аборигенов самую настоящую панику. Но… Адмирал Кеяк поднял подзорную трубу. Никого. Буквально нигде ни одной испуганной рожи. Даже хуже, адмирал Кеяк поводил подзорной трубой из стороны в сторону.
Деревенька рыбаков и в самом деле совершенно пуста. Не видно ни кур, ни уток, ни другой какой-нибудь живности. Хотя возле многих домиков можно легко заметить низенькие загоны для домашней птицы и деревянные поилки. Аборигены не просто оставили деревню, а унесли всё мало-мальски ценное. На тропинках между домами валяются порванные сандалии, пучки соломы, поломанные бочки и развалившийся плетёный короб.
Жаль, адмирал Кеяк опустил подзорную трубу. Похоже, артобстрел и в самом деле обойдётся без жертв.
Ровно через три минуты после последнего предупредительного выстрела орудия правого борта «Чёрного лебедя» дали залп. Следом, с минимальным опозданием, к флагману присоединились пушки «Ворона», «Беркута» и «Морского орла».
Огромное чёрное облако порохового дыма на миг заслонило берег. Адмирал Кеяк вскинул подзорную трубу. Сквозь пороховую гарь показался тассунарский берег.
Что за чёрт!? Подзорная труба едва не выпала из рук. Адмирал Кеяк подкрутил окуляр. Вполне резонно было бы ожидать, что первый же залп четырёх фрегатов разнесёт хижины аборигенов к чёртовой матери на клочки и кусочки. Однако ни один жалкий домишка даже не шелохнулся, хотя берег расцвёл от кустов взрывов. На единственной улочке между домами упало не меньше пяти-семи ядер.
Ах ты господи! Адмирал Кеяк чуть не взорвался от смеха.
— Не понимаю вашего веселья, адмирал, — с плохо замаскированным укором произнёс утус Мунгел. — Вы обещали, что первый же залп вашей эскадры не оставит от деревни аборигенов и камня на камне.
— В том то и дело, уважаемый, — адмирал Кеяк потер кулаком левый глаз. — Камня на камне и в самом деле не осталось бы. Только жилища аборигенов ещё более жалкие и убогие, чем кажутся. Да вы сами гляньте: тяжёлые ядра прошили их на вылет и упали позади хижин. Взрывная волна начисто снесла так называемые стены. Трудно поверить, но они и в самом деле из бумаги. Уцелели только каркасы и крыши.
Жалкие хижины тассунарских рыбаков и в самом деле превратились в летние павильоны с дурными крышами на тощих столбах. То, что когда-то было стенами, разорвано в клочья и свисает с покорёженных рам большими длинными лохмами.
Пусть расстрел беззащитной деревни аборигенов никак нельзя назвать боевой операцией, однако стрельба ведётся в строгом соответствии с боевым уставом. Ровно через минуту орудия «Чёрного лебедя» дали новый залп. Как и в первый раз за флагманом последовала остальная эскадра. А через минуту еще один залп и ещё.
Удивительно! Адмирал Кеяк в очередной раз обвёл взглядом жалкую деревеньку. Второй залп эскадры всё же повалил несколько домишек. И лишь после четвёртого кое-где над развалинами поднялись струйки дыма. Зато, как только показались первые языки пламени, деревенька вспыхнула, словно пропитанный смолой пук соломы. Наконец пушки фрегатов последний раз оглушительно рявкнули и смолкли. Для демонстрации мощи военно-морского флота Стирии вполне достаточно семи залпов.