В тенистом парке, окружавшем дворец, распевали птицы. Утренний ветерок доносил из парка сладкий аромат цветов. Этот запах словно опьянил певчих птиц: щебеча, они перепрыгивали с ветки на ветку и садились на перила дворцового павильона.
Бесики невольно следил за этими беспечными пернатыми. Особенно его занимал соловей, который сел перед ним на перила и стал звать подружку. Но должно быть самка была занята другими соловьями и не обращала никакого внимания на его призывы. А тот настойчиво, но безуспешно продолжал свои мольбы. Наконец прилетел второй соловей, они о чём-то пощебетали и улетели в парк.
Бесики несколько раз провёл мизрапи по струнам тари, и они зазвенели, как птичьи голоса. И таинственный голос в груди Бесики, слышный только ему одному, начал петь:
«О несчастный», — ответили ему струны тари. Бесики подхватил эту фразу и продолжал:
Птицы продолжали щебетать. Кура с глухим рокотом катила свои волны. Утреннее солнце расписало светом и тенью отвесные скалы Метехи и Сачино и словно протянуло между ветвями чинар, возвышавшихся перед балконом дворца, золотистые нити. Бесики был очарован этой картиной. Он ощущал и видел всё кругом и в то же время как будто ничего не видел и не воспринимал. Он хотел творить и петь.
И мизрапи как бы само по себе продолжало скользить по струнам тари, и Бесики отзывался на их мелодию:
Дворец был объят тишиной, все спали, так как ночью никто не смыкал глаз.
Бодрствовали только асасы у дворцовых ворот. Дворецкий дремал у дверей персидского зала, в котором Ираклий совещался с Леваном и Давидом. Ушла в свои покои и старшая Анна, чтобы проведать больного мужа. Димитрий спал. Он дышал с каким-то присвистом и шипением, шевеля втянутыми старческими губами. Анна вздрогнула, взглянув на этот храпящий живой труп, и быстро ушла в свою спальню. Она подошла к зеркалу, чтобы снять нагрудные золотые застёжки, и когда увидела своё красивое лицо, сердце защемило какой-то странной болью. Анна отошла от зеркала и раскрыла окно с цветными стёклами. Лица её коснулся прохладный ветерок, несущий с собой пьянящий запах цветов.
С балкона донеслись звуки тари. Из её окна не видно было балкона, но туда вела из её комнаты маленькая дверь. Анна приоткрыла её, выглянула и отшатнулась.
Бесики сидел один на балконе. Она заглянула в большой зал. Там было пусто. Они были совершенно одни. Анна испугалась этого и хотела вернуться в свою комнату, но не могла. И ей казалось, что какой-то дьявол сковал её волю.
Бесики всё так же сидел на тахте и продолжал играть на тари, напевая вполголоса сочинённые им стихи. Анна сделала несколько шагов к балкону, чтобы уловить слова его песни.
Бесики, сидевший к ней вполоборота, продолжал петь:
Слушая песню, Анна тяжело дышала.
— «Я не Тинатин и не Нестан, — промелькнуло у неё в мыслях, — я Фатьма и сама должна признаться возлюбленному в своём чувстве».
Когда Бесики закончил последнюю строфу, Анна осторожно коснулась пальцами его кудрявых волос. Юноша невольно оглянулся.
Увидя Анну, он опустился на колени и почтительно поцеловал край её платья. Прикосновение её руки он принял за покровительственную ласку, но, подняв голову и встретив взгляд Анны, растерялся. Он быстро огляделся: не подсматривает ли кто? Бесики хотел убежать, но пылавшие глаза Анны сковали его и заставили забыть и испуг и уважение. Анна ласково приблизила к себе его голову. Бесики быстро встал, и вдруг они обнялись. Юноша впился губами в горячие уста Анны.
Из тронного зала послышались голоса.
— Этой ночью жду тебя в саду царевича… — успела шепнуть Анна и, как лёгкий зефир, скользнула по балкону и скрылась в своей комнате.