— Разрешите, ваше величество, доложить, — почтительно обратился Леван к отцу.
— Говори!
— Если Георгий сумеет в Кахетии собрать войско, он должен двинуться в Сигнахи и оттуда следить за Белакани, так как, двигаясь к Ахалциху, лезгины могут повернуть в ту сторону и напасть на нас с тыла.
Ираклий улыбнулся. Он понял, что Леван привёл это соображение для оправдания бездеятельности царевича Георгия. Леван сам уже успел направить шамхорского бегларбека прикрывать тыл со стороны Белакани, и сейчас незачем было посылать войско в Сигнахи.
— А я думаю, царь, — вмешался Иоанн Орбелиани, — что с ахалцихским пашой надо закончить дело мирным путём. Если же Тотлебен хочет воевать, пусть идёт в Имеретию к царю Соломону на помощь.
— От своей судьбы никто не уйдёт! С ахалцихским пашой нам никогда не помириться, и на этот счёт бесполезны всякие возражения! — сдвинув брови, сказал Ираклий Иоанну, а затем обратился к Давиду Орбелиани, который сидел молча и не принимал участия в обмене мнениями: — А ты что нам скажешь, Давид?
— Я скажу, ваше величество, что судьбу войны не решает численность войск. Летописцы неоднократно писали о том, как хорошие полководцы с малым войском побеждали более сильного врага.
— «Если сотни нападают, одного сразят легко», — мудро сказал Руставели, — напомнил Иоанн.
— Это так, — согласился Давид, — но разве не тот же Руставели говорит: «Сотня тысячу осилит, если выбран верный путь»? Не помню я, вельможи, чтобы царь Ираклий когда-нибудь сражался, имея войско, численно превосходившее вражье.
— Верно, этого никогда не было, — подтвердил Теймураз Цицишвили.
— В скольких сражениях участвовал царь Ираклий до сегодняшнего дня? — спросил Давид у вельмож.
— Около шестидесяти, если не считать походов с Надир-шахом, — улыбаясь ответил Ираклий за царедворцев.
— И вот, во всех этих сражениях только один раз вы потерпели неудачу с Аджи-Чалабом, и то по ошибке вашего блаженной памяти отца Теймураза. А во всех остальных боях ваш меч пожинал всегда победу на благо нашей родины. Неужели и теперь из-за малочисленности войска отказаться от похода? Вот моё мнение, господа мдиванбеги:
А вы, как хотите, так и судите.
Ираклий благосклонно взглянул на Давида и сказал улыбаясь:
— Если твой меч так же остёр, как решительны твои слова, наше счастье удвоится. — Потом он обратился к мдиванбегам: — Клянусь вам, что я не боюсь этого похода. Русское войско хотя и малочисленно, но хорошо вымуштровано, и один боец устоит против тысячи. Невелико и моё войско, но зато — всё конница. С помощью бога мы победим урумов, насчёт этого будьте спокойны. Соломон, сын мой, докладывай дальше.
Соломон развернул заранее приготовленный свиток пергамента.
— Хранитель ценностей Иоанн Доленджашвили просит ваше величество отдать приказ казначею о выдаче трёх тысяч рублей вашей дочери Тамаре.
— Об этом доложит нам Иосиф-мушриб, — прервал его Ираклий и нахмурился. Его личные дела никогда не рассматривались в совете. Правда, звание хранителя ценностей Доленджашвили получил только осенью, но он должен был уже знать порядок ведения дел. — Иоанну объяви выговор, — приказал Ираклий Соломону и велел Чабуа составить по образцу русских коллегий положение и устав для чиновников, в которых был бы указан порядок ведения дел. — На этом мы и закончим, — сказал Ираклий. — Остальные дела обсудим после. А теперь будем молить всевышнего…
— Есть у меня ещё одно дело, — Соломон достал несколько сложенных бумаг.
Ираклий почуял, что молодой секретарь собирается доложить о чём-то серьёзном, и насторожился.
— Бесарионом Габашвили получено письмо от его отца Захарии из России, к нему приложены два документа, касающиеся графа Тотлебена. Бесарион нижайше просил передать их вашему величеству.
— Читай! — велел Ираклий и приготовился слушать.
Соломон развернул письмо и начал читать:
— «Нашего славного сына Бесариона приветствует угнетённый и изгнанный на чужбину отец Захария. После того, мой сын, как я покинул Грузию, находился я сперва в Кизляре, где собирался приступить к богослужению по уставу православия. Но еретик, католикос Антоний, прислал сюда письмо с приказом, подтверждённым нашим великим Ираклием, не допускать меня к священнослужению. Повеление Ираклия возымело своё действие — двери храмов замкнулись передо мной, и из Кизляра меня изгнали. После многих испытаний я приехал в Москву и обратился с жалобой к митрополиту о том, что в нашей стране злой еретик извратил нашу святую веру. Святые отцы — епископы и митрополит, вняв моей мольбе, воздели руки к всевышнему с молитвой вразумить царя нашего Ираклия: изгнать из святых храмов еретиков. Но несчастье, навлечённое на меня Антонием и поразившее меня громом, никогда не изменит мою любовь и преданность к моему великому царю. Я получил в Москве доступ ко двору царя Вахтанга Шестого, там я видел Александра Бакаровича, который состоит на службе у русских, в чине полковника. Он, смеясь, рассказывал о том, что на помощь Ираклию послали генерала Тотлебена, который за измену чуть не был обезглавлен, и что послан он к Ираклию якобы с тайным поручением. О подробностях этого поручения Александру ничего не известно, а эти два документа я выпросил у него и посылаю с доверенным лицом; вручи их царга. Скажи также о моей ему преданности. Написано в декабре 20-го числа 1769 года в городе Москве собственной рукой Захарии Габаона».