Ираклий выражал согласие войти в подданство русской императрицы и просил, чтобы в Грузию было прислано регулярное войско численностью в 4000 человек. Грузинский престол непременно должен был принадлежать грузинскому царю и его потомкам. Грузинская церковь сохраняла свою собственную главу — сан католикоса оставался неприкосновенным. Россия должна была вернуть в Грузию освобождённых из крымского плена грузин. Для расходов на содержание войска Россия должна была предоставить Грузии заём; Ираклий обещал погасить его в течение нескольких лет.
По выполнении Россией этих условий Ираклий обещал отправить ко двору русской императрицы заложников — одного из царевичей и нескольких князей и дворян.
Сверх того, он брал на себя следующее обязательство; половину доходов, получаемых от разработки рудных богатств в Грузии, вносить в казну её величества.
Установить во всём своём царстве ежегодный денежный сбор в пользу России в размере четырнадцати шаури (около 70 коп.) с каждого жителя.
Ежегодно посылать русской императрице четырнадцать лучших лошадей.
Отправить с собственным караваном и сдать в Кизляре две тысячи вёдер вина наилучшего качества.
После прихода русских войск в каждом вновь присоединённом или освобождённом от турецкого владычества крае учреждать денежный сбор в таком же размере, какой установлен для русского крестьянства.
И, наконец, когда в Грузии наступит мир и спокойствие, призвать для службы в войске императрицы крестьян по стольку же душ со двора, как в России.
— Нет ли чего-нибудь в этих условиях, что оскорбляло бы наше достоинство? — спросил Ираклий присутствующих, окончив чтение и окинув собрание взглядом поверх очков.
— Без сомнения, нет, — ответил за всех Чабуа. — Это едва ли десятая доля того, что мы отдавали шаху; но Ирану мы подчинялись, тогда как у русской императрицы только просим покровительства. Я думаю, напротив, что мы берём на себя слишком мало обязательств, государь, боюсь, как бы…
— Нет, это не мало! — прервал его Ираклий. — Слишком большая тяжесть может раздавить нас. Сказано — обещать много значит рано состариться. Русская императрица богата, она не ждёт от нас иной выгоды, кроме того, чтобы Грузия воздвиглась неодолимой крепостью на границе её великого государства. Наш зять, князь Давид Орбелиани, хмурится и глядит на нас с укором. Чувствую, что он чем-то недоволен. Может быть, ты поделишься с нами своими мыслями, сын мой?
— Ничего особенного, государь, — ответил Давид с поклоном и улыбнулся. — Я вспомнил одну басню и, если вы не разгневаетесь на меня, расскажу её.
— Какую басню?
— В книге Саба-Сулхана Орбелиани «Мудрость лжи» евнух Рукха рассказывает басню об устрице. Когда устрица увидит поблизости рака, она смыкает створки своей раковины. Рак же, подойдя вплотную к устрице, ставит свою клешню около самого устья створок и ждёт. Как только створки на мгновение раздвинутся, он немедленно просовывает между ними свою клешню. Постепенно он проникает внутрь раковины и съедает всё, что там есть живого. Господь дал нам в числе прочих благ исполинские горы, которые крепче любых крепостных стен. Может статься, что мы, подобно устрице из басни, открываем вход в свою крепость и позволяем раку просунуть в неё свою клешню…
Ираклий, казалось, не сразу понял смысл речей своего зятя. Некоторое время он пристально смотрел на Давида. В зале царила тишина. Все напряжённо ждали, что ответит царь на эту остроумную басню.
— Гм… сомневаюсь, чтобы нас можно было сравнить с тем слабым, податливым существом, которое скрывается между створками морской раковины, — в голосе Ираклия чувствовались гнев и недовольство. — В нашу крепость просовывали клешни и более сильные враги, чем рак, но мы милостью божьей отсекали немало таких клешнёй.
Ираклий склонился над листом бумаги, который держал в руках: казалось, он собирался продолжать чтение, на самом же деле он старался подавить вспышку нарастающего гнева. Царь прекрасно понимал, что подвергает свою страну большой опасности, но иного выхода не было. С душевной болью отдавал себе в этом отчёт Ираклий. Он старался успокоить себя подобно обманутому жениху, которому подсунули некрасивую невесту и которому ничего другого не остаётся, как только делать вид, что судьба послала ему красавицу.
— Правда, риторика есть искусство, наделённое великой силой, — продолжал Ираклий, точно разговаривая сам с собой, — слово убеждающее есть орудие в делах гражданских, в искусных речах выражается красота мысли. Но в делах государственных риторика холодного разума предпочтительнее риторики пламенного чувства.