Леван уже не слушал императрицу. Еле заметным движением глаз он равнодушно оглядывал внимательно слушающих вельмож и шёлковое платье императрицы, а иногда, словно молясь, поднимал взгляд к позолоченному потолку. У него иссякало терпение, и он мечтал о том, чтобы Екатерина поскорее закончила речь.
Угасли все надежды, напрасными оказались все их труды и усилия. Прошло ровно два года и один месяц с тех нор, как они выехали из Тбилиси. За это время Ираклий несколько раз писал Левану и Антонию, чтоб они приложили все усилия и во что бы то ни стало уговорили императрицу принять Грузию в своё подданство. В последнее время письма Ираклия были полны такого отчаяния, что Леван не мог без страха подумать о возможности отказа со стороны Екатерины. Как показаться в этом случае на глаза отцу, он не знал. Но теперь, когда он понял, что надежды больше нет, им овладело нетерпеливое желание поскорее вернуться к себе на родину.
Между тем императрица продолжала свою речь, и переводчик почтительно и тихо бормотал около уха Левана:
— её величество изволит говорить, что… при заключении мира с Турцией будет обращено внимание на положение Грузии и что она приложит все усилия, дабы не оставить вашу страну без своих забот…
— Передайте благодарность её величеству!
— Императрица вручает вам высочайшую грамоту для передачи его высочеству царю Ираклию.
— Передайте благодарность её величеству! — Леван взял свиток, поцеловал его и оглянулся назад.
Бесики, склонившись, протянул руку. Царевич передал ему грамоту.
Императрица встала. Аудиенция была окончена.
Антоний хотел ещё что-то сказать, но Леван показал ему глазами, что это излишне.
После ухода грузинских послов императрица, по привычке тучных и пожилых людей, ещё некоторое время продолжала сидеть на тронном кресле, как бы отдыхая. Раскинув в стороны свои пухлые руки, она вздохнула с облегчением.
— Слава богу, отделались от них, — сказала она. — Не могу не признаться, что я не без волнения ожидала этой аудиенции. Мне было неприятно отказать им в их просьбе, но что делать? Теперь не время вмешиваться в дела Грузии, а тем более присоединить это маленькое государство к нашей короне. А всё же мне их жаль.
Императрица посмотрела на Голицына, а затем перевела взгляд на Панина.
После окончания аудиенции Панин собирался последовать за гостями, так как он хотел передать Левану заранее заготовленное письмо к царю Ираклию, и ждал ухода императрицы, которую по обыкновению сановники почтительно провожали до дверей её покоев. Но, увидев, что императрица не собирается уходить, он насторожился. Видно было, что завяжется неофициальная беседа о Грузии, и присутствие князя Алексея Голицына могло придать этой беседе нежелательное для Панина направление. Голицын был покровителем грузин и часто упрекал и даже уличал Панина в двойственной политике по отношению к этому государству. А сейчас, когда императрица не без колебаний отпускала Левана и Антония ни с чем после их двухлетнего ожидания, Голицын мог воспользоваться удобным случаем и склонить её в пользу Грузии. И действительно, прежде чем Панин успел что-либо ответить по поводу сожалений императрицы, Голицын предупредил его и сказал:
— Осмелюсь доложить, ваше величество: положение Грузинского царства наитяжелейшее. Оно близко к гибели. И что особенно прискорбно, в этом, несомненно, виноваты мы. Втянув грузин в войну против Турции, мы сейчас оставляем их на произвол судьбы. А ведь так мало они просили, всего четыре тысячи человек…
— Не в количестве солдат дело, князь, — сказал вдруг резко Никита Панин, который до этого неприятно хмурился и морщил уголки глаз, — хотя для нас сейчас и это количество не под силу…
— О, я понимаю, князь, — с улыбкой сказала императрица, — вы особенно, должно быть, недовольны, но сейчас мы ничего не можем для них сделать.
— Наши добрые намерения мы должны в первую голову осуществлять в пользу нашего государства, — сказал Панин. — Если добродетель вредит пользе государства, это уже не добродетель, а зло. Вам должно быть известно, что посылка войск в Грузию вызовет излишние осложнения с Портой Оттоманской. Отводом войск из Грузии мы сделали туркам некоторую уступку, чтобы удержать за собой наши завоевания на Балканах. Англия и Франция усиленно уговаривают турок не кончать войну, убеждая, что у нас начались мятежи в стране и что туркам удастся не только вернуть утраченное, но даже отвоевать…