— Грузию она отвоюет наверное, и мы навсегда потеряем эту страну, — возразил Голицын.
— Нет, этого не будет, — уверенно сказал Панин. — Во-первых, с Ираклием не так-то легко справиться, во-вторых, Порта не пойдёт против Грузии, потому что это может ей испортить отношения с Персией. А если даже Турция и выступит против Ираклия, что вообще мало вероятно по высказанным мною соображениям, то это будет именно то, что весьма отвечает нашим целям и задачам. Мы отвлечём силы неприятеля с Балкан… и то, что мы не смогли сделать посылкой войск в Грузию, мы сделаем, отозвав из неё наши отряды. Сей тактический манёвр похвально одобрен Румянцевым…
— Не могу не сказать, что сие весьма жестоко по отношению к грузинскому престолу… — сказал Голицын и посмотрел на императрицу, желая, увидеть сочувствие на её лице.
Императрица снисходительно улыбнулась ему, как любимцу, которому всё прощают, и сказала, слегка гнусавя и растягивая слова:
— Князь, вы со своим русским добрым сердцем и страстью покровительствовать всем угнетённым достойны священного сана, а не звания вице-канцлера.
Голицын вежливо улыбнулся на эту шутку императрицы и, разведя руками, слегка наклонившись, сказал:
— Не будь этих черт у русского человека, вряд ли он. смог бы так далеко продвинуть границы своего государства. Мы добрые христиане, а не жестокие магометане или злые католики, которые именем Христа истребляли гугенотов. Я на ту беспредельную преданность русскому престолу, кою проявил и проявляет грузинский царь, я, как русский человек, беря пример с вашего величества, не могу не ответить взаимном преданностью этому маленькому государству… Ваше величество сами изволили сейчас высказать сожаление по поводу того, что не смогли исполнить просьбу царя Ираклия. Я по глазам царевича видел, сколько грусти…
— Ах, этот царевич меня очаровал, — перебила Екатерина. — Должна признаться, что до сих пор у меня к Ираклию было неприязненное чувство. Я его представляла себе грубым, злым и диким варваром. А теперь, глядя на сына, у меня совершенно переменилось мнение и об отце. Редко видела я такого воспитанного и образованного молодого человека. Никита Иванович, да и вы, Алексей Михайлович, — обратилась к ним императрица, — разве вы не должны сопутствовать гостям? Их угощают в малом зале.
— Я им должен ещё передать письмо к царю Ираклию, — сказал Панин, — разрешите удалиться.
Оба сановника откланялись, но Голицын, направляясь к дверям, слегка задержал шаг и, пропустив вперёд Панина, как будто что-то вспомнив, повернулся к императрице. Он хотел воспользоваться хорошим настроением Екатерины и сказать ещё несколько слов в оправдание своих мыслей, но было уже поздно: императрица удалялась в свои покои, и Голицын невольно последовал за Паниным.
Гостей пригласили в малый зал, где Панин передал Левану письмо для Ираклия, написанное ещё год тому назад. Панин в утро аудиенции вспомнил об этом письме, разыскал его, и когда перечитал, то обрадовался, так как оказалось, что письмо не надо было и переписывать. В продолжение всего этого года в грузинском вопросе не произошло никаких изменений.
Гостям подали кофе. Леван взял чашку и, едва прикоснувшись к ней губами, поставил на стол. Остальные последовали его примеру.
Все поднялись.
Гофмаршал передал Левану просьбу цесаревича Павла не торопиться с отъездом.
Леван попросил передать цесаревичу благодарность и вместе со всей своей свитой отправился домой.
Было всего три часа пополудни, но уже смеркалось.
День был серый, туманный. Подавленные и угрюмые, вернулись грузины на свою квартиру, где собрались в комнате Левана. Те, что оставались дома, стали их расспрашивать об аудиенции, но по лицам вернувшихся они без слов поняли, как обстоят дела.
Все долго сидели молча, погруженные в невесёлые мысли.
В комнате стало совсем темно.
— Зажгите свечи, — сказал Леван, — не сидеть же нам в темноте!
Слуги засуетились, и через несколько минут посреди комнаты появился канделябр с зажжёнными свечами.
Бесики невольно вспомнил вечер после приёма у Керим-хана; тогда он и его спутники тоже были подавлены неудачей. Но теперешняя неудача была гораздо тяжелее.
— С завтрашнего же дня начинайте готовиться к отъезду и… в путь! — сказал Леван.
— Неужели всё было напрасно? — вздохнул кто-то в углу комнаты.