— Перестань болтать глупости! — прикрикнула на Захарию его жена, которая с тех пор, как попала на чужбину, не выносила недоброжелательных речей о грузинском царе. — Как ты смеешь дурно отзываться о царе кахетинцев? Не верь ему, сынок, он сам не думает того, что говорит. Только и знает, что клянёт весь свет, как злая старуха.
О многом надо было поговорить сыну и родителям, так давно не видавшим друг друга. Быстро прошёл короткий зимний день. Когда Бесики вспомнил, что пора возвращаться домой, к царевичу, было уже за полночь, ему пришлось остаться ночевать у родных.
Через несколько дней Бесики привёл к родителям Левана. Он рассчитывал, что посещение царевича ободрит Захарию; вместе с тем ему хотелось показать отцу, как он близок с Леваном, как он хорошо принят при дворе. Захария опустился на колени, чтобы приветствовать царевича. Из глаз его ручьём лились слёзы, он бил себя кулаком в грудь и бормотал:
— Господи, благодарю тебя за то, что осчастливил меня лицезрением… моего… царевича… Гряди, семя Давидово!.. К коленям твоим припадаю…
Леван поднял старика на ноги и стал его успокаивать. Зрелище нужды, в которой жил Захария, тронуло его, и он не знал, как одарить старика. Он вручил Захарии кошелёк, полный денег, приказал Бесики привезти отцу всю имевшуюся у них лишнюю одежду и обещал выхлопотать прошение у Ираклия… Но о том, чтобы примирить старика с Антонием, Леван даже и не заикнулся…
За день до этого Антонин был в гостях у московского митрополита Никодима, и тот упрекнул католикоса в ереси: по дошедшим до него слухам, глава грузинской церкви был чуть ли не католиком. Разъярённый Антоний уверял Левана, что сплетня эта идёт от Захарии, и требовал от царевича, чтобы тот переговорил с московским градоначальником и во что бы то ни стало добился ареста упрямого священника. После этого Леван, конечно, не мог и помыслить о примирении католикоса и Захарии; он даже решил скрыть от Антония, что посещал старика Габашвили.
— Антоний клянётся, что лишь благодаря вам мы потерпели неудачу в России, — с улыбкой сказал Захарии Леван. — По его словам, вы распространили слухи, будто бы Антоний отвратил грузинскую церковь от святых заповедей, принял католичество и стремится привести Грузию под власть римского папы.
— Великий боже! Пусть земля разверзнется подо мною и поглотит меня, если в этом есть хоть крупица правды…
— По мнению Антония, слухи, распространённые вами, привели к тому, что русская императрица отказала нам в нашей просьбе. Следовательно, это вы погубили все надежды государя нашего, моего отца.
— Если я повинен в этом, — Захария встал на колени, — пусть отец наш небесный… Господи, спаси и помилуй! Бесики, сын мой! — вскочил на ноги Захария. — Я умолю царевича оставить тебя здесь, со мной. Не возвращайся в Грузию! Не имея возможности причинить мне зло, Антоний обрушит свой гнев на тебя, очернит тебя перед государем и… тем самым отомстит мне. Видишь, как хитро он придумал, будто я виноват в неудаче посольства!..
— Успокойтесь, ваше преподобие! — уговаривал Захарию Леван. — Не знаю, как наш государь, а я не разделяю мнения католикоса, хотя я так подавлен неудачами, что готов поверить даже в колдовство.
После беседы с Леваном Захария окончательно убедился, что путь к возвращению в Тбилиси закрыт для него навсегда. Теперь уже он тревожился не о себе, а о сыне. Он умолял царевича быть и впредь покровителем Бесики и охранять его от всех опасностей двора.
Леван успокоил на этот счёт Захарию и уехал.
Через месяц московский градоначальник сообщил Левану, что дороги безопасны, и посольство стало поспешно собираться в путь.
Улица перед домом, отведённым царевичу, была запружена народом. Множество саней перед крыльцом, конвойные солдаты и группы грузин, собравшихся, чтобы попрощаться с соотечественниками, привлекли толпу любопытных.
— Что случилось? Кто это такие?
— Говорят, грузинский царевич уезжает.
— Вот оно что!
Особенно предприимчивы были девушки. Стремясь взглянуть на царевича, они толкались в толпе, пробираясь вперёд. Пристав с толстой шеей оттеснял толпу назад, рыча, как сторожевая собака.
Был здесь и Захария с женой и детьми. Он стоял на противоположной стороне улицы и издали смотрел, как садились в сани отъезжающие члены посольства.