— Только что, ваша светлость, — ответил Давид, пододвигая к ней кресло. — Садитесь, пожалуйста.
— Спасибо, но мы, кажется, помешали… Я хотела видеть Тамару. Она дома?
— Дома, и сейчас выйдет.
— Анна, вы ли это? — послышался знакомый голос.
Дверь отворилась, и в зал вошла, сверкая бриллиантами и жемчугами, пышно разодетая Тамара; она обняла тётку, поцеловала Анико и повела обеих в свою комнату.
— Пойдём ко мне, — сказала она Анне. — Они тут беседуют о своих делах, и мы им помешаем. Позднее они отправятся во дворец пировать, а мы останемся здесь одни и, если вы пожелаете, устроим свой, женский пир.
Они сели; завязалась оживлённая беседа. В камине весело гудело пламя. Анна протянула руки к огню.
— Ах, милая Тамара, что может быть лучше камина? — сказала Анна. — Я никак не могу привыкнуть к стенным печам, которые мой брат велел устроить во дворце. Правда, комнаты хорошо обогреваются, но зато мы всё время ходим с насморком. К тому же, если я не вижу огня, мне всё кажется, что я не могу согреться.
— Ах, кстати! Какие чудесные зонтики привёз из России ага Ибреим. Они продаются у него в лавке по три миналтуна.
— Правда? Я ещё не была в караван-сарае. Что он ещё привёз?
— Превосходное русское полотно, — сказала Анико. — Я такого никогда ещё не видала. Бельё из него будет лучше, чем шёлковое…
— Вот хорошо, что ты мне сказала! Ну, а ещё что?
Из большой гостиной донёсся какой-то шум. Женщины недоумённо переглянулись. Тамара встала и пошла узнать, что случилось. Анна и Анико проводили её взглядом и застыли в напряжённом ожидании.
Шум как будто утих, но Тамара не возвращалась.
— Что там происходит? — спросила Анна.
Анико вскочила.
— Пойду узнаю.
Она побежала вслед за Тамарой. Дверь в зал осталась полуоткрытой, и Анна ясно расслышала слова Тамары:
— А они не сказали — за что?
Несколько голосов одновременно ответили Тамаре, и Анна не смогла разобрать слов. Она встала и направилась вслед за племянницей и внучкой. Сердце подсказывало ей, что случилась какая-то беда. В гостиной все были на ногах и растерянно смотрели друг на друга. Тамара о чём-то спрашивала Давида, который с мрачным видом глядел в сторону и не отвечал ей.
— Что случилось? — спросила Анна внучку, которая взволнованно бросилась ей навстречу.
— Бесики арестовали!
— Бесики? — Анна смертельно побледнела. — За что?
— Не знаю, — И Анико прижала к губам скомканный платок, чтобы не разрыдаться.
Анна невольно бросила взгляд в тот угол, где стоял Бесики в то мгновение, когда она входила в зал. Она хотела было о чём-то спросить Анико, но раздумала и направилась к Давиду.
— Что случилось, Давид? — спросила она.
Давид, который не обращал внимания на вопросы жены, повернулся к Анне и сказал с глубокой горечью:
— Что случилось? Позор и бесчестье, больше ничего! Какой стыд! Не знаю, что и сказать, — развёл руками Давид. — Наконец-то довелось нам передохнуть после непрерывных войн; начали мы залечивать свои раны, создали постоянное войско, навели в стране порядок — и вдруг… погрузились с головой в болото зависти и злобы, ябедничества и интриг! Мы задыхаемся в этой трясине! Господи! Залечить кровавые раны, чтоб заразиться паршой! Уж лучше было, кажется, вечно воевать. Если бы не ябедничество и не доносы — зачем бы государь арестовал Бесики? Кому он мешал? Жил при дворе безобидный и нищий поэт, сочинял приятные для слуха стихи. В чём он мог провиниться?
— Успокойтесь, друзья мои. Леван поговорит с государем, и Бесики освободят, — сказала Тамара, но по тону её чувствовалось, что она сама не верит своим словам.
Анна тут же стала прощаться и, хотя её усиленно уговаривали остаться обедать, поспешила домой. Анико она не взяла с собой, а приказала ей остаться у Тамары.
Кое-как добежав до своих комнат и заперев за собой дверь. Анна без сил упала на тахту, зарылась головой в подушки и зарыдала…
Долго оставалась она в таком положении. Потом вскочила и стала хлопотливо собираться.
Она решила поговорить с братом и выпросить у него свободу для Бесики.
— Будь что будет! — повторяла она про себя. — Да, да, будь что будет!..
На вершине скалы, над обрывом, чернела высокая башня — одна из башен Метехского замка. С неё был виден весь город. В маленькой камере внутри башни было темно — окнами ей служили бойницы.
В одну из них были видны Кура и Сейдабадская дорога; другая выходила на Татарскую площадь, третья позволяла окинуть взглядом дворец царя и чугуретскую отмель. Сейчас можно было рассмотреть лишь сказочно сверкающий дворец с его цветными узорчатыми окнами, которые казались картинами, висящими на бархатной стене ночи. На противоположном берегу Куры, против окон дворца, пастухи коротали ночь, усевшись вокруг костра. Закутанные в бурки, с высокими овчинными шапками на головах, сжимая свои длинные посохи, неподвижно сидели они у огня. Колеблющееся пламя отбрасывало на землю их тени, которые то кидались вправо, то влево, то вытягивались, то вдруг укорачивались, то простирали руки, словно стараясь дотянуться до темноты.