Теперь не две, а четыре сдыхающие деревни обслуживала Галина, и всякий раз сама всю почту просматривала, чтоб куда впустую не ехать. Так и было на этот распроклятый раз. В деревню под названием Колюшка — ни писем, ни газет, ни пенсий. Значит, маршрут особый, не то что дороги — все тропы знала в окрестности, где ее недоносный мотоциклет проскочить может.
Но каким бы путем ни ехала, в Шипулино к братьям обязательно, даже если и сумка уже пустая. К братьям обязательно. Обычно к вечеру, если летом. Зимой пораньше, стала в старости темноты бояться, хотя глазами зорка осталась, дай Бог иному молодому.
В тот день заявилась аж до полудня. Встрепанная. Не только сапоги-резинухи, но и одежка глиной перемазана… Увидела Андрюху во дворе, подмигнула, рукой подмахнула, горбунком не в дом, а в баню проскочила, из двери выглядывала, Андрюху зазывая.
Когда он пришел, дверь плотно закрыла и сначала, губы поджав, молча пялилась на братана и на его расспросы — дескать, упала, что ли, или с мопедом чего — только лицом кривилась… Потом зашептала:
— Селюнинский овраг знаешь?
— Ну.
— Так вот, в этом овраге машина «бобик» кверх колесами. В машине два покойничка с шеями переломанными, а при покойничках-то знаешь, что?
— И что?
— А вот что!
И достает тут она откуда-то, чуть ли не из-под подола, бумаженцию. Да непростую. А сто долларов значащую.
— И много там это?..
— Много. Чемоданчик ихний лопнул, когда в овраг кувыркались, так что обсыпь сплошь…
Андрюха вспотел от разных мыслей, которые одна за другой друг дружку всшибку, а Галинка, что ведьма, вперилась в его глаза, зрачками в зрачки впилась и ждет, что брат скажет да что решит.
Селюнинский овраг — он один только и есть окрест. Да и то это не овраг. Когда-то для кирпичного завода начали было там глину черпать, а она, глина селюнинская, при строгой проверке с тухлятинкой оказалась, примеси какие-то… Карьер забросили, так и остался — не то карьер, не то овраг. По весне и до половины лета в нем вода неглубокая стояла, потом — только грязь желтая до самых заморозков. От района туда никакого подъезда, но меж деревнями проложилась, хотя и не шибко укаталась дорога — по ней в основном на машинах всякий крадеж перевозили: комбикорм, удобрения разные, лес нарубленный внаглую… Как туда эти попали? Загадка не по уму, по уму — никакого резона быть там да еще в овраг сверзиться чужим людям, а что чужие — факт, своих Галинка всех знает…
И «бобик»… — так милицейские машины в прошлые времена обзывались…
— Еще кому сказала?
— Да ты что!
Долго молчали.
— Надо же, как назло Сергей Иваныч раньше субботы не будет…
— На что он тебе? Опасный он…
— Умный он. В какую дырку сувать палец, а в какую не след, в том он волокет без промаху. Ладно, щас Санька подыму, дрыхнет еще, и поедем смотреть… За посмотр не сажают.
— Ой, не надо бы Саню… Шебутной…
— Ну да, а ты не шебутная… Брат он, а это первей.
А Санька уже под умывальником башку полощет-выполаскивает со вчерашней пьянки. Объяснять ему ничего не стал, сказал: надо в одно место сгонять. Завел свой «иж»-«каблучок». Галинку рядом с собой, Санька — в коробок, там на такой случай старое сиденье от «ЗИСа».
К оврагу пробирались крадучись. Вдруг уже кто-то подвалил, и не дай Бог — милиция. За последним поворотом Андрюха остановил машину, выскочил, сквозь орешник высмотрел место. Пусто. И тихо. Все равно решил не подъезжать, чтоб следа от резины не оставить. Подошли, глянули — все так. Уазик вверх колесами, из левой дверцы — башкой в землю мужик. Или парень.
— Ты где спускалась-то? — спросил Андрюха сестру.
Галинка указала на той стороне оврага пологость, и что скользила вниз, — след ясен.
— А подымалась там вон, где кусты. Везде склизко.
— Надо же! — только подивился Андрюха, глядя на горбатость сестры. — Шустрая ты, однако.
Брат Санька не в курсе, говорит, милицию вызвать, да и все.
— С милицией чуть погодим. А, сеструха? Погодим?
— Вы — мужики, вы и решайте, — с важностью отвечала, дескать, я свое сделала, а вы уж тут кумекайте, как быть.
— Пошли, Санек, посмотрим. А ты тут стой. Отлазилась уже. Теперь глазей по сторонам и сигнал дай, если что.
Но Санька вдруг закрутился, что тебе собака-ищейка, туда-сюда вдоль обрыва.
— Интересная картинка получается, ты посмотри, Андрюха, они не сами туда сверзились. Скинули их. Вот резина и вот резина, разницу чуешь? Не шибко разбираюсь, но уазик сшибли в овраг джипом забугорным, ишь протектор-то какой фигуристый, а уазик, ты посмотри, он на тормозах сколупнулся. Только тормозить поздновато начал. Чо они все здесь делали, а? Уазик убегал, запетлять надеялся по бездорожью, только против джипа не попрешь, у него лошадей-то раза в три-четыре поболе, а проходимость вообще…
— Ишь ты! — дивился Андрюха. — Тебе прямо в знатоки…
— Ну да, а ты думал, я чурка с глазами? Пока ты тут кулачничал, я такого навидался — до смерти хватит. Так что и лазить туда нечего, и так все ясно.
— Все, да не все. Про главную загадочку ты и не знаешь.
— Ну да?
— А в том загадочка, братан, что скинуть-то скинули, а вот почему сами не спустились…
— А на фига им…
— Полезли, увидишь эту самую фигу.
Картинка братьям открылась не для слабонервных. Два мужика с расколотыми черепками, рожи у обоих навыворот, кровища кругом. Только на все то погляд был — раз мигнуть. На другое зыркалками зависли.
— Ничего себе! — выдохнул Санька. — Валюта! Зелень! Ну сдохнуть мне, чистая зелень! Это ж сколько тут? Не трожь! Отпечатки, слышал про такое. За что трогались, все стереть. Пришьют — не отвертишься. Им лишь бы раскрывуху запротоколить, а через кого раскрывуха, на то им, ментам поганым, нас…ть.
Андрюха меж тем одну бумажку подобрал, другую, третью — те, что без крови.
— Это ж надо, Гальке повезло, она одну прихватила, и сотенную. А здесь, смотрю, больше двадцатки да десятки. Не так уж и много, поди.
— Ничего себе, немного! — как-то нервно оскалился Санька. — Тут, брат, на несколько лет жизни припеваючи! А на домик в Сочах вообще без проблем. Слушай, если их скинули и не спускались, значит, не за деньги умочили? Так? Значит, про зелень не знали!
— Получается так, что не знали, — согласился Андрюха. — Только, если эти не знали, другие какие-нибудь точно знали. Искать будут. Как только узнают про овраг, а денег не окажется, что? А то, что местных шерстить начнут…
— А может, на ментов запишут, если сперва прибрать тут, а потом ментам анонимно стукнуть, мол, так и так, в овраге… С другой стороны, а вдруг менты в деле, нынче это запросто…
Оба, однако, машинально собирали бумажки. Елозились осторожно, чтоб кровью не замазаться. У каждого в руке уже по пачке… И тут Санька вдруг гоготнул самодовольно.
— Знаю! Знаю, чего делать надо! В кино-то как? Сверзилась тачка, и тут же — что? А то! Бабах! Понял?
— Понял, чо не понять, — с сомнением отвечал Андрюха, — только не по-людски… Людей хоронить положено, родственники, поди, есть…
— Да какие люди! Рвань это! Бандиты. Зато все чисто! Сгорели на фиг, и все дела!
Андрюха с сомнением качал головой, подсчитывая, что насобирал.
— Документы… Пошариться бы, да ведь перемажешься…
— Да плевать… Как насчет бабах? Оно бы и так, да повезло, бак не разбило… Представляешь, как рванет? Только подлить чуть-чуть!
— Ладно, — согласился Андрюха, — давай собирай тут, а я полезу откачаю ведерко. Ведерка хватит?
— Запросто!
— Ну, чего удумали? — спросила сестра, когда Андрюха объявился над оврагом.
— А то и удумали. Щас увидишь.
Когда спускался с бензином, два раза чуть не кувыркнулся вместе с ведром — сплошная склизь. Санька уже стоял в сторонке, в руках пакет полиэтиленовый.
— Вот, тару нашел. Не поверишь, здесь четыре бутылки пива лежали, и только одна разбилась, и то потому что вылетела из пакета.