— А вот и не так! — торжествующе тычу ему пальцем в лицо. — Раздатка у меня полетела через двадцать тысяч!
Парень разводит руками.
— Ну, отец, считай, что тебе крупно повезло. Не иначе как тачку твою собирали в присутствии президента.
Отличный парень!
— Раньше кого возил?
— Командиров.
— А этот… «командир»… как? — киваю на окна редакции.
— Да ничего, — пожимает плечами, — не шебутной. Не жмот.
— А случайно в прицел попасть? Не боишься?
И этот мой вопрос его не смущает.
— Бывает маета… Но, похоже, они тут еще до меня отстрелялись. Теперь вроде бы все по понятиям… Как говорят, шеф потолок держит, ну то есть не высовывается. А «Нива» у тебя… Рыбак, поди?
— Любитель, — отвечаю скромно.
— А чо, ближе под Москвой пусто?
— Мелочь… Да электроудочки… Всего крупняка переглушили…
— С шефом знаком?
— Только что познакомились. Дельце пустяковое к нему. Договорились. Подожду.
— Ну, если с шефом у тебя нормально, могу как-нибудь в блатное место свозить. Карп под три кило, знай тащи! Сам, как ты говоришь, любитель. Только вот времени…
Тут как раз краем глаза замечаю, что охранник у подъезда сперва сунул к уху сотовый, а потом шмыгнул в подъезд. Через пару минут из подъезда выдавилась вся компания: первым все тот же охранник, для порядку шеей покрутив, за ним степенно «олигарх», «главный», слегка забегая дорожку, и только через паузу независимо, будто сам по себе, Федор Кондратьевич, но, как можно было приметить с расстояния, уже без прежней смурности на лице, что, видимо, было для него непривычным, и он делал вид, что солнышко на полусклоне чересчур отмыто недавней грозой и глазам в ущерб…
В том же порядке компания приблизилась к машине, процесс рукопожатий и раскланиваний занял еще две-три минуты, и, конечно же, наш «правдолюб» не был бы сам собой, если б не отмочил: излишне крепко пожимая руку «олигарху» и вперив в него свои огромные, словно от природы злые глазища, истинно зловеще улыбаясь при этом, прохрипел отчетливо:
— Ну что ж! С паршивой овцы хоть шерсти клок!
Помню, я чуть в капот не вжался в ожидании неминуемого скандала. Но «олигарх» только ахнул от крепости рукопожатия, ладонью потряс и сказал будто никому конкретно:
— Ничего себе клок! Истинно паршивая овца на этот клок на Канарах месяц отбалдеть могла бы. Но вы, — это уже конкретно Федору Кондратьевичу, — поскольку вы у нас в районе главный народный заступник, таким и будьте, непримиримым, а то мы, враги народа, вас и разлюбить можем. А это нам нежелательно, нам желательно грехи замаливать и в первую очередь любить противников своих. Так что уж извольте держать марку! Ну надо же, чуть без руки не оставил! Хорошо, успел нужные подписи поставить.
Получив эти самые подписи, «главный» только хихикал да подмигивал нам с водилой, довольно потирая руками бока.
— А вы, — кивнул мне «олигарх», — как я понял, писатель и хотите порасспросить меня о днях минувших? Или это только повод, чтобы ковырнуть день сегодняшний? По-честному?
— По-честному, — отвечал я со спокойной совестью, — про сегодняшний — ни гугу.
— Даже странно, знаете ли… Тогда так. Я сейчас еду к нашему городскому дарованию… Не слыхали про такого? Ну как же! Мое открытие и приобретение. Творения его клешней ныне в десятке европейских музеев. Между прочим, бывший ученик нашего дорогого Федора Кондратьевича…
— Чем я отнюдь не горжусь, — хмуро отреагировал бывший учитель, — и вообще мне ваше общество…
Махнул ручищей и потопал прочь. «Главный» тоже засуетился, в полном смысле откланялся и, потирая левой рукой левую часть своего квадрата-туловища, противоестественно для его комплекции засеменил к дверям редакции.
— Мне ехать за вами? — спросил я «олигарха».
— Так вы на машине… А может, со мной? В дороге поговорили бы. А пока я буду разбираться с «дарованием», вас вернут сюда. Как?
— Машины у вас тут не угоняют?
— Обижа-а-ете! — улыбался «олигарх», усаживаясь на заднее сиденье и приглашая меня. — Городок наш, конечно, захолустный, но пропорционально масштабу мы ничем не хуже других. Непременно угоняют. Но вы можете не волноваться. Что у вас — «жигуль», «Москвич»?
— «Нива».
— Сидайте и не волнуйтесь. Конъюнктура под контролем.
И какой русский не любит прокатиться на иномарке?
Спросил — отвечаю. Многие. Сколько угодно знаю индивидуумов, решительно равнодушных к автодвижению вообще. Пред такими я, зараженно-пораженный автопрогрессом, всегда слегка комплексую. Но что поделаешь, если для меня искусственно скоростное передвижение в пространстве, то есть не на своих двоих, — тоже что-то вроде чуда. До этого чуда я дорвался лишь в хвосте жизни, а до того столько натопал, что, полагаю, норму выполнил.
2. Пост модерниста
Разговора в машине, конечно же, не получилось. Без конца пищал сотовый телефон. «Олигарх» давал какие-то малопонятные ц/у. Звонил сам, задавал, как правило, один и тот же вопрос: «Ну как у тебя там?». Выслушивал ответ и на все давал «добро». Из чего я должен был понять, что дел у районного бизнесмена много и идут они как положено, то есть хорошо, что по-новорусскому означает «о'кей», что, в свою очередь, в переводе с новорусского имеет несколько значений в зависимости от интонации произношения: «так держать!»; «смотри у меня!»; «ну-ну, посмотрим!»; «пусть так, если лучше не можешь!» и т. п.
Походило на то, что господин Черпаков имел свои планы относительно предстоящего нашего общения, о чем и сообщил категорично, когда машина начала притормаживать и выруливать в паркоподобный квартал.
— Сперва заглянем к нашему народному живописцу. Не пожалеете.
Районное дарование представлялось мне этаким продолговатым, кудлато-мохнатым, в худшем случае, как ныне модно, мохнорылым существом, с красными и слезящимися от режимного похмелья глазами, или, наоборот, расплывшимся в кубическую форму от обжорства и опять же пьянства, непременно с кривыми ногами, но также мохнатым или мохнорылым… Сработал в сознании телевизионный образец — там что ни «дарование», то по внешности чистый придурок-кривляка. Антистандартизация — так это называется, уход от образа «простого советского человека».
Страсть как люблю неожиданности. Приватизированный районный Дом пионеров — двухэтажное белокаменное здание с двумя сверкающими колоннами у входа — был теперь полноправным владением «олигарха» Черпакова. Но только в столицах можно преспокойненько оттяпать домик в десяток этажей у общественности или государства и не поиметь при этом никаких неприятностей. А близживущим о своем жилье хватает и забот, и тревог. Кто-то, конечно, кинет косой взгляд на новую вывеску, сплюнет зло на асфальт и тут же и разотрет на всякий случай, чтоб на собственном плевке не поскользнуться. С образованием нового государства на весьма урезанной «одной шестой суши» для личностей, взятых, так сказать, в отдельности, опасность скольжения при перемещении на местности увеличилась пропорционально увеличению их гражданских прав, торжественно зафиксированных в новой конституции нового государства.
Районный же городишко — здесь всяк всякого знает и лично, и по месту жительства, и по биографии, где запросто кому хошь можно малую пакость сотворить при наличии пассионарности, говоря по-ученому, а по-простому говоря, всегда может найтись этакий «апофигист», каковому взять да плюнуть в рожу публично известному человеку — раз плюнуть, то есть запросто. И олигарх районного масштаба просто обязан соизмерять свои желания, потребности и в особенности возможности с непредсказуемостью окружающей его среды.
Именно таков Черпаков. И на здании бывшего Дома пионеров потому не красовались таблички с разными злобно звучащими аббревиатурами, но по порталу метровыми буквами с соответствующей круглосуточной подсветкой значилось ни больше ни меньше: «Дом народных талантов», где на первом этаже платный класс компьютерного обучения, и ведет его не кто-нибудь, а один из разработчиков первой русской программы — так называемого «лексикона», изгнанный в свое время из команды за «левый калым», спившийся было, но случайно и счастливо подобранный Черпаковым буквально в московской подворотне и возвращенный в жизнь посредством московского же ведьмака-антиалкоголиста, возвращенный прочно, но за такое «дорого», что, к жизни возвращенный, пока что отрабатывает олигархом вложенные в него деньги. Впрочем, и сыт, и одет…