В конце концов он, застыв на месте, сумел побороть свои чувства и очистить разум от всех посторонних мыслей, сосредоточившись на одной-единственной, простой, но такой необъятной, что потребовалось мобилизовать весь его интеллектуальный потенциал, чтобы выделить эту мысль, удержать ее и оценить всю значимость.
И все более и более тягостным становилось осознание того факта, что его забросило на платформу какого-то корабля. Его разум пытался отбросить эту правду, подвергнуть сомнению, страху, неверию. Но мысль постоянно возвращалась. Не могла не вернуться: иначе можно было бы просто сойти с ума. И он обречен был на бездействие, ожидая, когда начнут действовать захватившие его существа, чтобы узнать судьбу, которую уготовили они ему.
Он сел. И стал ждать.
Прошел по меньшей мере час, час, не имевший прецедента в истории человеческой расы: человек из 2975 года, наблюдавший за космическим кораблем в трехмиллионном году.
Ему ничего другого не оставалось, кроме как наблюдать весь этот час за всеми теми невозможными вещами, что происходили на этом корабле. Похоже, никто даже отдаленно не сознавал, что и он, д’Орман, находится на их звездолете. Время от времени в этом смутном свете кто-то двигался — перемещающийся силуэт на фоне низко расположенных звезд, четко различались также вся темная платформа и сверхчеловеческие существа на ней.
Но никто не подошел к нему, чтобы удовлетворить его растущее желание и потребность в объяснении происходящего. Он вздрогнул, осознав, наконец, что ему придется самому приблизиться к ним, именно ему-то и придется проявлять активность.
Неожиданно он с удивлением обнаружил, что наполовину лежит, наполовину сидит, и истекают бесцельно драгоценные минуты, а он все пребывает в какой-то прострации.
Но вот наконец он пришел в себя. Решительно вскочил на ноги, но потом, вздрогнув, замер в нерешительности. Неужели он действительно хочет подойти к кому-нибудь из членов экипажа этого звездолета мрака и телепатически начнет задавать вопросы?
Чуждость этих существ — вот что пугало д’Ормана. Ведь это совсем не люди. Три миллиона лет отделяло его от них, и признавать между ними какие-то родственные связи можно было в той же степени, как между антропоидными обезьянами и людьми в его родное время.
Три миллиона лет, шестнадцать на десять в десятой степени минут; и каждые несколько секунд этого невообразимого промежутка времени кто-то рождался, и кто-то другой умирал, жизнь шла своим чередом все эти невообразимые умом зоны, пока здесь не появился последний человек. Да, здесь эволюция достигла таких высот, что само пространство было покорено непредвиденным и поразительным прогрессом биологической адаптации — поразительным, но столь простым, что всего за несколько часов он, чужак, был чудесным образом преобразован и находился в таком же, как и они, состоянии.
В этом месте мысль д’Ормана остановилась. Внезапно он почувствовал беспокойство, с тревогой осознав, что не имеет ни малейшего представления о том, сколько же точно времени он проспал. Может быть, несколько лет, а, может, несколько столетий. Во сне время отсутствует.
Неожиданно более важным, чем когда-либо, ему показалось узнать, что же все это значит. Взгляд д’Ормана остановился на одном мужчине, медленно прогуливающемся в ста футах от него.
Д’Орман подошел к этому мужчине, но в самый последний момент испуганно отпрянул. Слишком поздно — вытянутой вперед рукой он успел прикоснуться к обнаженной плоти.
Мужчина обернулся и посмотрел на д’Ормана. Тот отдернул безвольную руку и весь сжался под ослепительным, как язычки пламени, вырывавшиеся из узкой бойницы, взглядом.
Странно, но волны страха пробежали по спине д’Ормана — вовсе не из-за демонического характера этого взгляда, а словно этими испепеляющими глазами на землянина глядела чья-то душа — странный, чуждый дух, взиравший на него с напряженным непониманием.
Потом мужчина обернулся и продолжил свой путь.
Д’Орман дрожал. Однако спустя несколько секунд он понял, что не может отступиться. Не позволяя себе думать о случившемся, он просто пошел вперед следом за загадочным незнакомцем и догнал его. Так они и шли вместе, минуя группы мужчин и женщин. И только теперь, оказавшись среди этих людей, он обратил внимание, что число женщин превышает количество мужчин раза в три. А может, и того больше.