Для них еще ничего не закончилось, и он оставался пленником. Но в этот момент они, свободные от жары и от вечной серьезности опытных воинов, кажется, были счастливы — совсем чуть-чуть.
Обратно к реальности их вернул голос Эсме:
— Эй! Не хочу прерывать вашу забаву, но сюда, кажется, кто-то идет!
И действительно: сквозь потоки воды и поднявшуюся песочную взвесь они увидели вдалеке одинокий человеческий силуэт. Он приближался к ним — и это был не один из их спутников.
Каждое утро он просыпался в идеальном мире. Лежа на мягкой постели и чувствуя приятное тепло девушки, спящей под боком, он вспоминал свою прекрасную жизнь, такая редко кому выпадает. Иногда это казалось ему странным: ну кто станет вспоминать свою жизнь с усердием ученика, пересказывающего заученные слова учителя? Но долго его сомнения не длились, его мысли теперь были короткими и простыми, он мгновенно забывал все, что вызывало в нем тревогу.
Ему посчастливилось встретить свою истинную любовь очень рано — они оба были детьми. Он помнил Флавию девчонкой с забавными косичками, помнил их игры, помнил, как они таились по лесам и наблюдали за тем, как тренируются королевские солдаты, мечтая однажды стать такими же сильными и свободными. Потом они выросли и оба поступили на службу к Его Величеству. Инрис стал солдатом, Флавия изучила магию и сделалась колдуньей, но они никогда не разлучались. К их мнению прислушивались, им позволяли жить и работать в одном городе.
Они немало путешествовали по стране, прежде чем их попросили присмотреть за Приютом Солнца. Это было очень важное поселение: без него путешествия через пустыню могли прекратиться, или люди стали бы погибать чаще.
Главной, безусловно, была Флавия, она управляла поселением-садом. Ради нее Инрису пришлось оставить командование своим отрядом, но он ни о чем не жалел. Он хотел сопровождать ее, он любил ее. Только ради нее он и жил на свете — больше ему никто не был нужен.
Он почувствовал, как Флавия отстранилась от него, просыпаясь. Колдунья приподнялась на локтях, потянулась, изгибая соблазнительное белое тело. Он хотел дотронуться до нее, но она не позволила.
— У меня много дел, — раздраженно сказала она. — Ты знаешь, какое сейчас время.
— Да, конечно.
Он не обиделся. Он не умел обижаться, чувствовать недовольство или даже не соглашаться с ней. Иногда Инрису смутно казалось, что раньше у него все это получалось, но это, конечно же, были всего лишь его фантазии.
У него вообще хватало их — этих фантазий. Ему иногда мерещилось что-то непонятное, как будто оно было кусочками его памяти. Но это были дикие, неуместные кусочки, не соответствовавшие той жизни, которую он прекрасно помнил.
Он всю жизнь любил Флавию и будет любить ее дальше — вот и все, что ему нужно было знать. Когда Инрис осторожно пытался заглянуть в глубины своей памяти, у него начинала отчаянно болеть голова, иногда он даже терял сознание, а приходил в себя снова довольным и счастливым.
Его дни проходили в служении Флавии. Он ходил за ней, как преданный пес, когда она позволяла ему это, выполнял все ее просьбы. Когда он смотрел на нее, он думал только о ней, а в его сознании звенела блаженная тишина.
Иногда по вечерам, когда они ложились в постель, она спрашивала у него:
— Ты ведь любишь меня?
— Да, — уверенно отвечал Инрис.
— И ты всегда искал только меня?
— Да. Я всегда искал только тебя.
Она любила, когда он повторял это. Но самого Инриса эти слова почему-то ранили, словно он сам себе нож в грудь загонял. «Я всегда искал» — это было правильно, да. Но «только тебя» — здесь появлялся протест.
Не ее.
Все было не так.
Но когда это было? Разве что во сне — ведь всю жизнь он провел с Флавией.
А потом она тянулась к нему, и он любил ее, забывая обо всем.
Одевшись, они оба покинули дом. Он носил те же белые одежды, что и остальные служители Приюта, теперь ему казалось, что он никогда иного и не надевал. Флавия выбрала для сегодняшнего дня золотое платье и была, конечно же, прекрасна.
Они вместе встретили богатый караван, остановившийся в приюте: на этот раз купцов охраняли воины, и Флавия была довольна этим. Значит, побольше людей останется к завтрашнему празднику.
Ей понравился управляющий караваном, Инрис сразу заметил это. Когда над Приютом сгустились сумерки, она сказала:
— Ты сегодня ночуешь в хижине для гостей.
Он не стал спорить, просто кивнул. Зачем ему возвращаться домой, если в его постели будет другой мужчина? Это не волновало Инриса, он был убежден, что только так и живут влюбленные пары. У нее была свобода, он выполнял любые его приказы. Если он хотя бы пытался подумать, правильно ли это, точно ли так было всегда, возвращалась проклятая боль, сводившая его с ума.
Очень скоро он перестал думать.
В глубине души ему даже нравились ночи, которые он проводил один, без нее. Инрис стыдился этих мыслей и никому не признался бы в них, но избавиться от них не мог. Вместо того, чтобы тратить их на сон, он гулял по ночному приюту, наслаждаясь редким и оттого особо ценным одиночеством.
Он любил этот сад — вот в этом он не сомневался. Его поражала красота природы, здесь она принимала особую форму, какой больше не найти во всем королевстве. Иногда ему казалось, что растения могут понимать его и наблюдать за ним. Тогда он говорил с ними, он рассказывал им странные вещи, которые будто бы случились в его прошлом. Кажется, он даже молил сад о чем-то… молил отпустить его?
Нет, это бессмыслица. Зачем ему умолять о чем-то растения? Да и зачем ему свобода, если есть Флавия, такая красивая и желанная? Поэтому он смеялся над собой и отправлялся спать один. Но чувство, что если он кому и может довериться, то только этому саду, с каждым днем становилось все сильнее. Как будто они оба пленники здесь… но пленный сад — это даже глупее, чем разговоры с садом.
Утром он все-таки встретил управляющего караваном в своем доме. Инрису было все равно, он поздоровался с искренней приветливостью. Караванщик почему-то казался смущенным и поспешил уйти. Он сказал, что постарается побыстрее уехать из Приюта, но, конечно же, никуда не уехал. А куда он денется, если вокруг сада бушует песчаный шторм?
Той ночью был очередной праздник, но Инриса на него не пустили. Перед каждой такой церемонией Флавия приказывала ему остаться в доме, а широкие листья сада закрывали окна и двери, не позволяя ему выглянуть наружу. Инрис многое знал про праздники, представлял, как они проходят, но ни одного не видел.
Из дома он слышал, как звучала тихая музыка, а потом вдруг раздались крики. Это было необычно: музыка играла всегда, а вот криков раньше не было, да еще таких отчаянных, испуганных…
Он попытался подумать об этом — но вспышка головной боли мгновенно отняла у него сознание.
А утром все было как обычно. Караваны покинули сад. Служители в белых одеждах очистили Приют, потом повезли куда-то в пески целую телегу больших светлых мешков. Инрис понятия не имел, что там, но ему и в голову не приходило спросить.
Его память была понятной.
Его мысли были медленными и короткими.
Его жизнь была совершенной.
Эсме не могла избавиться от чувства, что на самом деле она должна быть не здесь, — с тех пор, как она встретилась с капитаном Ван Кирком. Она никогда не отказывалась от поисков Инриса, ради них она и покинула Ариору, но Эсме хотела сначала помочь Айви, а потом уже возвращаться к своему прошлому. В лице капитана прошлое, кажется, само догнало ее.
Но что это могло изменить? Эсме по-прежнему понятия не имела, где Инрис, не знала даже, с чего начать поиск. Правда, у нее из памяти не шло письмо, которое получил капитан… Делиор сказал, что Инрис искал ее, так что он вполне мог написать Ван Кирку. Но если так, почему он не приехал? Инрис, которого она знала, не испугался бы пустыни, он был бы в форте уже через несколько дней! А тот, кто написал письмо, так и не появился, хотя прошел уже не один сезон. Скорее всего, капитан прав, это был всего лишь самозванец, желавший получить легких денег из королевской казны.