Я поднимаюсь на второй этаж по витиеватой лестнице и оказываюсь в длинном коридоре, пол которого покрыт красным ковролином. Стены украшают фотографии дяди, Аманды, Сэма и Джо. Недавно к этим снимкам прибавилось и моя физиономия. Мы с дядей и Сэмом стоим на трибуне и смотрим в камеру Аманды. Сэм сжимает мою голову, я пытаюсь его отпихнуть и смеюсь, а дядя Дастин разводит в сторону руки, глядя на нас.
Это моя любимая фотография. Мне кажется ни на одной своей фотографии я не была такой счастливой.
Но это всего лишь фотография. Я не чувствую себя настолько уж счастливой, чтобы улыбаться так постоянно. Это временно, я знаю.
В моей спальне все то, чем окружили бы любые родители свою любимую дочь. Странно, но порой все это причиняет мне неудобства, потому что я не знаю, чем платить мне в ответ. Любовью и лаской? Я не такая. Но я благодарна и очень люблю своих дядю и тетю. Порой я так путаюсь в своих мыслях, что схожу с ума. Я ничем не заслужила эту роскошь. И дело не в деньгах, ведь мои родители тоже никогда в них не нуждались.
В спальне повсюду расстелены пушистые ковры, в которых каждый раз утопают мои ноги, когда я по ним хожу. Большая двуспальная кровать занимает всю правую часть спальни рядом с высоким окном. Над кроватью низко свисает балдахин темно-бежевого цвета. Я взираю на небольшой беспорядок, который устроила утром: пижамные штаны и майка валяются на таком же пушистом, как и ковры, кресле, тапочки лежат прямо на кровати. Старый рюкзак свалился с белоснежного комода с витиеватыми ручками, и из него просыпался «Скитлс».
Раньше эта спальня принадлежала Сэму. Конечно в доме есть и другие, но я выбрала именно эту комнату, когда перебралась к дяде. Здесь в потолке встроены споты вместе с колонками, но это конечно не единственная причина. Окно выходит на город, на который я могу пялиться в течении нескольких часов.
Подключив к колонкам музыку, я падаю на мягкую кровать и закрываю глаза. Из колонок тихо разносится YUNGBLUD «Anarchist», и я чувствую, как в животе образуется тугой узел. И это не из-за того, что я так много съела.
Со мной не произошло ничего такого из-за чего можно бы было придаваться жалости к себе. Просто бывают моменты, в период которых я ощущаю одиночество. Сейчас именно такой момент. Не хочу жалеть и скучать по своим родным. Какой в этом смысл? Между нами никогда не было того, что дала мне семья моего дяди. Они – моя семья и хватит уже об этом.
Но пора прекратить быть проблемной и уже что-то сделать. Нужно с чего-то начать, но проблема в том, что я даже не знаю с чего, ведь так многое нужно сделать. Будет ли разумно, если я составлю список? Думаю, это будет самым разумным из всего, что я когда-либо делала.
Подпевая песне и пританцовывая, я соскакиваю с кровати и открываю ящик прикроватной тумбы. Здесь валяется несколько старых тетрадей, пара блокнотов и ручки. Вынув кожаный красный блокнот, обтянутый красной лентой, я зубами открываю колпачок ручки и выплевываю его на кровать. Скрестив ноги по-турецки, я заношу ручку над листом и… ничего не происходит.
Господи, я до такой степени глупая?
Переборов себя, я все же вывожу первый пункт, но отвлекаюсь на телефон, который лежит рядом и издает несколько звуков подряд. Я смотрю на уведомления и стискиваю губы.
Это Ноэль пишет мне в директ. Этот парень никак не отстанет.
Я борюсь сама с собой. Смотрю на почти пустой лист на своих коленях и на телефон, мигающий не просмотренными уведомлениями.
– Да чтоб тебя. – Я бросаю блокнот рядом, хватаю телефон и открываю Инстаграм.
9
Мне ни разу не приходилось бывать на собеседованиях. Я немного волнуюсь, так как мне придется отвечать на вопросы совершенно чужого человека. С другой стороны, я ведь тоже для этого человека совершенно чужая.
Войдя в пиццерию, я расстегиваю куртку и направляюсь к стойке, где меня встречают улыбчивый персонал.
– Привет, я по поводу работы, – обращаюсь я к одной из двух девушек, у которой волосы заплетены в замысловатую корону вокруг головы.
Кивнув, она скрывается за дверью, рядом со стойкой, и буквально через пару секунд уже возвращается. Следом за ей появляется мужчина, не отрывающий взгляд от телефона. На вид ему лет тридцать, не больше. Когда я говорила с ним по телефону, мне показалось он младше. Что ж, это не так уж и важно.
Мужчина поднимает голову и, поправив на переносице очки, не стесняясь разглядывает меня с головы до ног.