Важнейшей проблемой, которую мы намереваемся поднять в этой части книги, является вопрос о причинах внутренней устойчивости российской имперской конструкции — прежде всего о том, по каким причинам России удалось при столь схожем с европейскими державами опыте колонизации избежать отложения поселенческих колоний на Востоке по сценарию событий конца XVIII — начала XIX века в Северной и Латинской Америках. Российские колонии за Уралом при существовавших в те времена средствах передвижения могут считаться не менее отделенными от метрополии, чем европейские владения за океаном, — поэтому поиск причин, по которым Россия стала единственной европейской страной, которая начала Drang nach Süden в поисках контролируемых одной лишь военной силой владений, не потеряв свои поселенческие колонии, представляется нам исключительно важным. Мы полагаем, что с точки зрения истории империализма данный фактор является важнейшим отличием российской территориальной экспансии от европейской, в то время как с точки зрения теории имперскости его анализ способен существенно расширить и разнообразить современные представления о причинах устойчивости и характере воспроизводства авторитарных политических форм в России.
Третью главу мы посвящаем в основном феномену Советского Союза, описание которого, на наш взгляд, вряд ли может сводиться только к формуле о «последней империи». Уникальность СССР, на наш взгляд, обусловливается двумя обстоятельствами. Прежде всего стоит заметить, что Советская Россия, в начале своего существования санкционировавшая возникновение на территории бывшей Российской империи как полностью независимых государств, так и советских национальных республик, суверенитет ряда из которых она признала, впоследствии предприняла попытку «реконкисты» и нового объединения российских колоний под своей властью. «Добровольный» характер воссоединения этих территорий под властью центральных властей в Москве вряд ли может вводить в заблуждение: советскому правительству потребовалось практически по новой завоевывать Туркестан и часть Сибири, да и на многих других национальных окраинах согласием тоже не пахло. Успешное сопротивление было оказано только относительно крупными европейскими странами — Польшей в 1920 г. и Финляндией в 1940-м (и то Москва в 1939-м взяла реванш над поляками). «Специфика момента» заключалась, на наш взгляд, в том, что СССР стал единственной в мировой истории империей, которой удалось возродиться практически в прежних границах после тотальной дезинтеграции. В определенной степени прежняя российская империя возродилась как зомби, утратив свою прежнюю национальную определенность и сплотив прежнюю территорию, по сути предложив всем, и даже ранее колонизированным Россией народам, своего рода безграничный имперский проект — мировую революцию, в которой эта лишенная национального ядра империя должна была сыграть основную роль. Вероятно, такова была единственная возможность легитимизировать сохранение государства в прежних границах, но тем не менее изучение этой имперской «жизни после смерти», на наш взгляд, может преподнести много теоретических открытий.
Не менее интересным, чем начало истории Советского Союза, был и ее конец. Результатом распада, случившегося в начале 1990-х гг., не стало, как это происходило в большинстве европейских стран, возвращение метрополии к границам, предшествовавшим началу фазы активной экспансии. На просторах бывшего СССР появилось произвольное число независимых государств, но внутри самой России сохранились, с одной стороны, поселенческие колонии на востоке, приобретенные на первой фазе империалистической экспансии (Сибирь и Дальний Восток), и, с другой стороны, владения, присоединенные чисто военным способом во время ее второй фазы (Северный Кавказ). В первом случае население, этнически принадлежащее к метрополии, составляет большинство, как в свое время в британских колониях в Северной Америке в середине XVIII века; во втором оно практически отсутствует, как во французских владениях в Индокитае в середине ХХ века. Эти обстоятельства воспроизводят Российскую Федерацию как наследника Российской империи со всеми свойственными последней противоречиями и сложностями. Более того, формально децентрализованная и, по сути, трехуровневая структура территориального управления, созданная в СССР, не только восстановила российскую имперскую структуру, но и создала целый ряд новых — включив несколько практически мононациональных образований в состав Грузии, придав Молдове этнически и исторически чуждое ей левобережье Днестра, произвольно прочертив границы в Центральной Азии. Не будет преувеличением сказать, что крах Советского Союза не разрушил существовавшие на его территории имперские структуры, а умножил их.