Отмеченные три рецепции не создавали в истории страны и общества три разных периода — точнее сказать, возникало ощущение некоей периодизации, хотя говорить о ней как таковой вряд ли приходится (выделение «византийской», «монгольской» или «европейской» эпох было бы катастрофическим упрощением). Три основные рецепции существенно изменяли русское общество, однако приходится признать, ни одна из них не уничтожала тех основ, на которых зиждилась прежняя социальная форма. В этом, на наш взгляд, состоит существенное отличие окраинного общества от обществ, встроенных в цивилизационное ядро. Если в Западной Европе на протяжении того же отрезка времени мы наблюдаем формирование и крах феодального строя, полную смену общественных классов и способа производства; период наивысшего расцвета католицизма, Реформацию и всплеск граничащего с атеизмом рационализма; преодоление аграрной экономики, появление мануфактур и массового индустриального производства; переход от абсолютной монархии к конституционной и далее к республикам — то в России с начала Х по конец XIX века заимствованные институты и практики не сменяли друг друга, а скорее суммировались друг с другом. Породив институт зависимой от власти и «слившейся» с ней церкви, византийская рецепция дала нам совершенно особый общественный строй, далеко не вполне рациональный и во все времена предельно идеологизированный. Монгольская рецепция, радикально изменив отношение к законам и характер взаимодействия власти и общества, никак не затронула место религии и ее служителей в жизни страны; раздвинув ее границы, она сохранила пиетет перед «центром», не допустив дезинтеграции огромного пространства тогда, когда рухнули все европейские поселенческие империи. Наконец, европейская рецепция, принеся много нового в сфере экономики и культуры, не подорвала позиций церкви, не изменила принципы территориальной организации страны и самодержавной власти и даже оставила в неизменном виде крепостнические порядки, которых в Европе уже не существовало к тому моменту, когда Россия начала оттуда что-то перенимать. Как бы Россия ни расширялась, она до конца XIX века оставалась окраинной страной в том самом элементарном смысле, что «осваивала» территории, которые были еще более «глубокой» периферией и на которых русские колонисты практически всегда оказывались большинством: более развитыми и более населенными территориями Москва не пыталась управлять, даже через систему вассалитета, на протяжении большей части своей истории. В той же мере, в какой география открывала перед Русью/Россией с первых дней ее истории возможность свободно «растекаться» по евразийским просторам, окраинность страны позволяла не менять социальные уклады и приоритеты, а скорее накапливать их, сколь бы противоречащими друг другу они ни выглядели.
Проблема, на наш взгляд, возникла лишь тогда, когда во второй половине XIX века ускорение экономического развития, решительный отказ от архаических социальных институтов и неудержимая волна глобализации поставили под вопрос саму возможность осуществления таких «частичных» заимствований, которые не вели к тотальной трансформации всего общественного уклада. В то время в первый раз стало понятно, что модель последовательного избирательного заимствования, которую Россия практиковала на протяжении всей своей истории и в применении которой не знала себе равных, дает сбои. Последние полтора столетия стали для нашей страны периодом самых тяжелых исторических испытаний во многом потому, что на каждом из резких поворотов недавней истории ее правители вместо того, чтобы позволить стране естественно развиваться в интересах народа, всякий раз пытались провести очередную «сборку» все менее состыкуемых элементов по принципу избирательной рецепции отдельных практик и институтов более успешных народов (даже современная дискуссия о предпочтительности «европейского» или «китайского» пути отражает именно этот догмат, неискоренимый в сознании отечественной элиты). Время частичных рецепций закончилось — но пока мы все же вернемся к их истории, так как именно прежние заимствования позволяют понять как корни российской имперскости, так и ее отличительные особенности.
«Третий Рим»
Если оценивать логику развития славянских племен и русского протогосударства в IX–X веках, появление «связки» с Византией было практически неизбежным — причем как по экономико-политическим, так и по культурно-идеологическим причинам. С одной стороны, на Византию приходилась бóльшая часть шедшей по Днепру и Дону торговли; русские купцы практически постоянно присутствовали в Константинополе уже с начала X века[118]; славяне неоднократно сталкивались с византийцами, но чем дальше заходило их противостояние, тем понятнее становилась необходимость поддержания союзнических отношений; в середине Х века русские воины принимали участие в византийских военных операциях на Крите и в других районах восточного Средиземноморья[119]; в политическом отношении византийская система правления виделась киевским князьям образцом для подражания. С другой стороны, распространение христианства в направлении русских земель в Х веке было практически необратимым: на севере начиналась активная христианизация скандинавских народов: франкские и германские епископы занимались успешным миссионерством среди викингов уже в 850–940 гг., причем многие норманны принимали крещение для того, чтобы упростить контакты с богатевшими западноевропейскими государствами[120]; со стороны Византии шел аналогичный процесс: не случайно княгиня Ольга, единственная из киевских властителей триумфально принятая в Константинополе в 957 г., приняла крещение как минимум за год до поездки в Византию[121]. При этом нельзя забывать, что Х век был временем максимального расцвета империи, и союз с ней — тем более союз, в котором Константинополю приходилось относиться к Киевскому государству как к равному (выдача сестры императора Анны замуж за князя Владимира, судя по всему, была не столько следствием его военных успехов в Крыму, сколько благодарностью за помощь в подавлении восстания Фоки и ряде иных военных предприятий Василия II[122]), — выглядел весьма логичным. Заметим: он не случился в одночасье — сближение, перемежаемое конфликтами, продолжалось около столетия, причем в этот период вместились и осада Константинополя Олегом в 907 г., и совместные военные действия византийцев и русичей в 949 г.; и поездка Ольги в Константинополь, и болгарская война между Византией и Святославом в 968–971 гг.; и языческий ренессанс на Руси в последней трети Х века, и крещение Киева и Новгорода в 988–989 гг.
118
См.: Shepard, Jonathan. ‘The Origins of Rus’ in: Perrie, Maureen (ed.)
119
См.:
120
См.: Ferguson, Robert.
121
Относительно датировки визита и крещения Ольги см.: