В-третьих, очевидным достижением византийской рецепции стало ощущение принадлежности Руси к более широкому миру. В XI веке стремительно сформировались связи Киевской Руси с европейскими государствами: новые торговые пути повели на запад, к Чехии, Польше и Германии[135]; Новгород был принят в Ганзу в 1192 г.; появились ориентированные на торговлю с Русью крупные торговые центры в Регенсбурге и на Готланде. Русь установила прочные отношения с крупными западноевропейскими государствами; возникли династические связи с самыми известными дворами Европы (в качестве примера обычно приводят Анну, дочь Ярослава Мудрого, вышедшую замуж за французского короля Генриха I в 1051 г.[136], и Всеволода Ярославича, женившегося на византийской принцессе Марии Анастасии в 1046 г.[137] (последний, заметим, был сыном Ярослава Мудрого от шведской принцессы Ингигерды[138], а его дочь от половецкой княжны Анны, Евпраксия, стала под именем Адельгейда императрицей Священной Римской империи в 1089 г., cупругой известного своим «хождением в Каноссу» Генриха IV[139])). Хотя можно сказать, что впервые горизонты для русичей раздвинулись после прихода викингов и первых походов в Черное и Каспийское моря, по-настоящему европейской страной Русь стала, несомненно, только вследствие византийской рецепции.
Однако в то же время при более пристальном рассмотрении не может не показаться, что с точки зрения долгосрочного развития эта первая рецепция принесла Руси чуть ли не больше проблем, чем пользы.
Прежде всего следует отметить, что византийская версия христианства имела специфические особенности — и прежде всего догматизм и значительно меньшую развитость теологии, чем на Западе. Согласно легенде, послы князя Владимира, которые должны были составить представление о том, какую религию стоит выбрать, посетив храм Святой Софии, «не поняли, находятся они на земле или в раю»[140], что подчеркивает то, что главное внимание (за исключением места церкви по отношению к светской власти) обращалось на обрядность, а не на элементы рациональности. Восточная версия христианства не делала акцента на аргументацию, предпочитая концентрироваться на служении и обрядности; вера в этом случае ценилась намного выше знания. Кроме того, заимствованию подверглись прежде всего основные церковные тексты, а не их толкования; что касается массива греческой литературы (мы говорим хотя бы о современных византийских законах, а не о философских произведениях), о нем вообще не шло и речи[141]. Можно говорить о том, что в Древней Руси была известна Эклога, краткий свод византийского законодательства VIII века (многие историки проводят параллели между ним и отдельными положениями «Русской Правды»[142]); значительно позже заметно влияние Прохирона, судебника IX века (из него, как считается, заимствованы многие положения Соборного уложения 1649 г.[143]). При этом следует отметить, что Дигесты, самый объемный кодекс, на котором базировались основы воссоздававшегося в средневековой Европе римского права, фактически были неизвестны в России вплоть до начала европейской рецепции (появившись в XVIII веке на латинском и немецком языках, они были частично переведены на русский в 1980-е гг., а полный перевод вышел лишь несколько лет назад[144]). Привносимая греческой церковью иррациональность серьезно усугубилась через несколько десятилетий после крещения Руси вследствие великого раскола 1054 г.[145], после которого отторжение западноевропейского рационализма стало не только внутрирелигиозным, но и политическим вопросом. Практически немедленно после приобщения к, казалось бы, единой религии Русь вновь начала превращаться в периферию, тем более экзотическую, что Византия с XII века начала уверенно клониться к упадку. При этом по мере укрепления киевской государственности князья постоянно стремились к ограничению власти константинопольского патриарха: сначала они добились самостоятельного назначения киевского митрополита (1147 г.), а затем — и открытия митрополичьей кафедры во Владимире (в 1299 г.), после чего подчинение церковной власти светской стало еще более явным[146].
135
См.: Raffensperger, Christian.
137
См.: Kazhdan, Alexander. «Rus’-Byzantine Princely Marriages in the Eleventh and Twelfth Centuries» in:
139
См.: Fuhrmann, Horst.
140
См.: «Повесть временных лет» в: Библиотека литературы Древней Руси / под ред. Д. Лихачёва и др. Т. 1. С. 186.
141
См.:
142
См.:
143
Византийские источники прямо упоминаются в преамбуле к тексту Соборного уложения, требующего брать «в градцких законах греческих царей» статьи, «пристойные к государственным и земским делам» (Соборное Уложение 1649 года: текст и комментарии. — Л.: Наука, 1987. С. 17); подробнее см.:
144
См.:, Дигесты Юстиниана. Избранные фрагменты в переводе и с примечаниями И. Перетерского / под ред. Е. Скрипилёва. — М.: Наука, 1984; Дигесты Юстиниана, тт. I–IV / отв. ред. Л. Кофанов. — М.: Статут, 2002–2006.
145
См.: