Бесконечная империя. Россия в поисках себя

В мире живых и подвижных империй их научное определение не было задачей первоочередной важности; их мало кто стремился четко классифицировать, так как категоризация оставалась довольно сложной, зато имперский характер того или иного общества был заметен невооруженным взглядом, что делало излишне глубокий анализ бессмысленным. Однако именно на основании имперского опыта позапрошлого столетия гораздо позже были предложены все основные определения империи. Их многочисленность и разнообразие вынуждают нас рассмотреть это понятие как бы в трех главных «плоскостях».

Первая касается характера имперской власти. В данном случае исходное понимание imperium было полностью перенесено на воссозданные европейские государственные формы и предполагало наличие жесткой власти, которая сплачивает империю воедино. Так, Дж. Старчи определяет империю как «любую успешную попытку завоевать и подчинить народ с намерением править им неопределенно долго»[36]; один из наиболее известных теоретиков империи М. Дойл говорит об «отношении, формальном или неформальном, в рамках которого одно государство контролирует реальный суверенитет другого политического сообщества; оно может достигаться как силой, так и посредством экономической, социальной или культурной зависимости»[37], а С. Хоув называет империей государство, которое «является большой, сложносоставной политической единицей, обычно создаваемой завоеваниями, и разделенной на доминирующий центр и подчиненные, иногда весьма территориально далекие, периферии»[38]. Такой подход четко отделяет «современную» империю от различного рода общностей, существовавших в период европейской феодальной раздробленности, практически исключая любую возможность расширения империи, кроме чисто силовой (например, присоединение территорий в результате династических союзов), а также разделяя империи и квазифедеративные объединения. В рамках такого определения, например, Австро-Венгерская империя выглядит таковой не столько вследствие унии между двумя имперскими метрополиями, а в большей степени как государство, завоевавшее значительные периферийные территории, прилежащие к этим центрам[39]. В последние десятилетия многие авторы на Западе и в России занимают совершенно противоположные позиции: одни говорят о Соединенных Штатах как о «милостивой империи», чья «великодушная гегемония позитивна для значительной части населения планеты»[40]; другие вспоминают почивший Советский Союз как «империю добра»[41]. На наш взгляд, не только эти экстремальные представления, но и сами по себе рассуждения об «американской империи»[42], ставшие чрезвычайно популярными после завершения холодной войны, относятся скорее к публицистике, чем к научным исследованиям, причем сразу по двум причинам: с одной стороны, современный американский «империализм» базируется скорее на экономическом, чем на военном доминировании, и, с другой стороны, Соединенные Штаты совершенно не намерены «править [какими-либо] народами неопределенно долго», если не сказать, что они не намерены править ими вообще (в данном случае нам остается лишь подчеркнуть различия между империей и гегемонией[43]). Так или иначе, первый элемент, который включен во все определения империи, сводится, говоря современным языком, к утверждению о доминировании «жесткой» силы над «мягкой»; хотя никто не утверждает, что последняя не может использоваться (и используется почти повсеместно) как инструмент сохранения империи («даже если империя и может быть создана силой, она не может управляться только ей одной, даже с использованием репрессий в отношении несогласных, контроля над информацией, и пропаганды; для того, чтобы оставаться сильной, она должна апеллировать к ценности обеспечиваемых ею благ»[44]), мы не встречаем предположений о том, что империя может быть построена исключительно ненасильственным образом. Как и тысячи лет назад, так и во вполне «цивилизованное» время империи создавались и создаются силой.

36

Starchey, John. The End of Empire, London: Victor Gollanz, 1959, p. 319.

37

Doyle, Michael. Empires, Ithaca (NY), London: Cornell University Press, 1996, p. 45.

38

Howe, Stephen. Empire. A Very Short Introduvtion, Oxford: Oxford University Press, 2002, p. 15.

39

Предшественница Австро-Венгрии — Австрийская империя — превратилась в одну из ведущих держав Европы прежде всего благодаря своей династической политике, хотя и завоевания не были чужды австрийским Габсбургам. В результате многовекового противостояния с Османской империй Австрия приобрела Венгрию, Хорватию, Воеводину, Трансильванию, Буковину и Боснию-Герцеговину, по итогам разделов Польши получила часть Польши и Галицию, а в результате решений Венского конгресса распространила свой контроль и на часть северной Италии (см.: Воцелка К. История Австрии. Культура, общество, политика. — М.: Весь мир, 2007. С. 116–121, 147–156, 193–194, 221–222).

40

Kagan, Robert. «Benevolent Empire» на сайте: https://carnegieendowment.org/1998/06/01/benevolent-empire-pub-275 (сайт посещен 1 августа 2018 г.); см. также: Porter, Stephen. Benevolent Empire: U. S. Power, Humanitarianism, and the World’s Dispossessed, Philadelphia (Pa.): University of Pennsylvania Press, 2017, pp. 2–4.

41

Cм., напр.: Кремлёв С. СССР — империя добра. — М.: Яуза, 2009.

42

См.: Bacevich, Andrew. American Empire. The Realities and Consequences of U. S. Diplomacy, Cambridge (Ma.), London: Harvard University Press, 2002; Clark, William. Winning Modern Wars. Iraq, Terrorism and the American Empire, New York: Public Affairs, 2003; Ferguson, Niall. Colossus: The Price of America’s Empire, New York: Basic Books, 2004; Garrison, Jim. America as Empire, San Francisco: Berett-Koehler Publishers, Inc., 2004; Johnson, Chalmers. Blowback. The Costs and Consequences of American Empire, New York: Henry Holt & Co., 2000 и т. д. В России эта же идея распространена в сугубо отрицательной коннотации (см.: Дугин А. Геополитика постмодерна. — М.: Амфора, 2007. С. 93–117).

43

Под последней понимается возможность некоего государства навязывать систему отношений между государствами, но не определять внутреннюю политику какого-либо из них (М. Дойл пишет, что «контроль как над внешней, так и над внутренней политикой характеризует империю, тогда как контроль только над внешней [составляет] гегемонию» [Doyle, Michael. Empires, p. 40]; ему вторит И. Валлерстайн, определяющий гегемонию как ситуацию, в которой «некое государство способно навязать свой набор правил международной системе, создав таким образом новый политический порядок» [Wallerstein, Immanuel. «Three Sovereignties» in: O’Brien, Patrick and Clesse, Armand (eds.) Two Hegemonies: Britain 1846–1914 and the United States 1941–2001, London, New York: Routledge, 2018, p. 357]).

44

Wesson, Robert. The Imperial Order, Los Angeles: University of California Press, 1964, p. 139.