- Слушай, на полке что-то есть!
Матеуш не отозвался, но в его молчании чувствовался триумф. Недолго думая, я оторвала клеенку, приколотую кнопками, нащупала под ней какую-то доску и извлекла ее. Вроде обычная доска. Повернула ее другой стороной и остолбенела на своем стуле.
Долго так стояла я на двух томах энциклопедии, не в силах отвести взгляда от портрета цыганки в красном платке на голове. Матеуш молчал
рядом.
- Ты думаешь, она была там все это время? - спросила я, решившись наконец сойти со стула.
- Уверен. И мне очень интересно знать, кто же ее там спрятал.
- Не Гатя, факт. И вряд ли ее мать.
- Как же тебе удалось ее обнаружить?
- Исключительно из-за лени. Шкаф надо было опорожнить, не хотелось тащить из комнаты стремянку, а надо было убедиться, что на верхних полках ничего не осталось. Я подставил стул и, поскольку мои глаза оказались как раз на уровне верхней полки, заметил утолщение под клеенкой. А если бы я стоял на стремянке, глядел бы на полку сверху и ничего не заметил.
Я понимающе кивнула. Довоенная клеенка была слишком толстой, чтобы простым прощупыванием можно было под ней что-то обнаружить, ведь доска с "Цыганкой" была не толще полутора сантиметров.
Доску мы отнесли в кухню и положили на стол, над которым свешивалась яркая лампа.
- А теперь рассмотри ее внимательно, - приказал Матеуш. - Я уже рассматривал, на полку спрятал специально для тебя, чтобы не объяснять, каким образом нашел.
Я самым внимательнейшим образом изучила столь долго разыскиваемый предмет искусства. Цыганка как цыганка, старое лицо, все в морщинах, резкие, характерные черты. На голове красный платок, на шее несколько ниток бус. За цыганкой вдалеке просматривались горные вершины. Картина не показалась мне выдающимся шедевром, но я не специалист, могла и ошибиться, поэтому осторожно поинтересовалась:
- И что, ты считаешь это выдающимся произведением искусства?
Матеуш, как всегда, был осторожен в оценках:
- Может, я чего-то не понял, но шедевром живописи портрет не назовешь. Ничего особенного я в нем не вижу.
- Ты же специалист!
- Вот именно, и должен бы распознать выдающееся произведение искусства, а вот не распознаю. Ума не приложу, чем он так дорог Гате. Самый заурядный портрет, даже, я бы сказал, ниже среднего уровня.
- В таком случае остается две версии, - предположила я. - Либо на портрете изображена одна из основательниц рода Гати, либо это их фамильная реликвия. Может, портрет написал собственноручно Гатин папа или Гатина мама.
- А может, сама Гатя?
- Ну нет, для Гати это было бы слишком хорошо. У нее никогда не было таланта к рисованию. Я с ней училась вместе четыре года, мне ли не знать? Рисунок еще так Сяк, а вот масло ей решительно не давалось. К тому же здесь голова, с головами же у Гати были самые большие трудности, они у нее не получались, какой бы техникой она ни пользовалась. Да нет же, это не Гатя писала. И не стала бы с таким остервенением искать реликвию, ею же созданную!
- Ну так я тебе скажу, что ни Гатин папа, ни Гатина мама кисти в руках не держали. Впрочем, Гатя не из тех, кто вообще ценит фамильные реликвии. Тут что-то другое.
Мы посмотрели друг на друга, потом на цыганку, потом опять друг на друга. Потом я вытащила из сумки свою лупу, Матеуш принес свою, и мы долго молча сопели над портретом, изредка сталкиваясь головами.
- Посмотри, - сказал Матеуш. - Кажется, это подпись художника. Мне совершенно незнакома.
Оттолкнув Матеуша, я нацелила свою лупу на маленькую закорючку в самом углу портрета и долго смотрела на нее. Где-то, когда-то вроде я видела эту закорючку...
- Теперь спать не буду, - раздраженно произнесла я, - стану ломать голову, где же такое видела.
- Успокойся, вряд ли это имеет значение. Мы оба понимаем, что картина особой ценности не представляет, значит, придется поговорить с экспертами, может, под портретом есть другая картина.
- Дерево выглядит совсем новым, - заметила я, осторожно оторвав тонкую рамку и заглянув под нее.
- Мошенники идут на разные ухищрения, - возразил Матеуш. - Могут сделать новую рамку, а внутри старинная картина. Впрочем, сначала посоветуюсь с экспертами.
Матеуш пригласил знакомого специалиста, и тот оценил картину как кич среднего класса. Мы с Матеушем решили отдать картину на рентген, а расходы поделить пополам. И вот тут окончательно растерялись: рентген неопровержимо доказал, что на портрете ничего, кроме цыганки, не было. Никакого следа более старой картины! Доска тоже новая, современная, ее никогда не меняли, никуда не вмонтировали. Выходит, Гатя потеряла голову и разгромила собственную квартиру для того лишь, чтобы разыскать халтурное произведение живописи, неизвестно зачем и кому нужное.
- Сдаюсь, - сказал Матеуш. - С меня достаточно. И вообще, я женюсь. Нутром чую - тут какая-то тайна, но раскрыть ее я не в силах.
- Я тоже, - подхватила я. - Но буду мучиться из-за подписи автора, это точно. Может, еще подумаем над этой "Цыганкой"?
Матеуш был непреклонен:
- Забирай себе портрет и думай над ним сколько пожелаешь. Но без меня.
Долго уговаривала я его, но агитация не помогла. Пришлось забрать "Цыганку" домой. Там я ее сунула в угол, какое-то время раздумывала над всем этим, но так ничего и не придумала...
Прием по случаю первого причастия дочери моего кузена организовали в доме крестной матери. Крёстной матери я вообще не знала, дочь кузена видела еще в четырехлетнем возрасте, а от торжества меня отделяла порядочная дистанция, ибо проходило оно в Гамильтоне, в Канаде. О торжестве я узнала лишь потому, что тетка показала мне фотографии - большие, цветные, очень хорошо сделанные.
Я довольно равнодушно рассматривала фотографии, пока на одной из них вдруг не увидела своей цыганки. Не мою, конечно, а Гатину. Или Матеуша. Одолжив у тетки фотографию, я дома с помощью лупы сравнила портрет на стене неизвестного мне дома в далекой Канаде и свою "Цыганку" - идентичны!
Пришлось потребовать у тетки объяснений, но она мало что могла сказать. С крестной дочери моего кузена знакома не была, как и я.
- Знаю только, - говорила тетка, - что эти Доманевские эмигрировали в Канаду еще перед первой мировой войной. Здесь у них никакой родни не осталось, поэтому они в Польшу не приезжают. Эльжбета с ними больше знакома, они ей какая-то родня.