А у Гоболы все еще сохранялись штабные немецкие карты, которые он некогда прятал в дупле дерева, и потому Гобола боялся, что до него доберутся. А еще дошли до него слухи, что вроде одну из фотографий раздобыла какая-то баба…
Рассказывая, Зефусь смотрел на лесной пейзаж за окном, поэтому не заметил впечатления, произведенного на нас его последними словами. А он постарался вспомнить, что слышал о той бабе. Вроде живет за границей, не в Польше, но сама полька. И когда-то по работе была связана с картами, возможно, втихомолку сделала себе второй экземпляр…
Мачек сидел бесстрастный, как памятник самому себе, я же вскочила с места, не в силах сдержать волнение. Господи Боже мой, Алиция! Они узнали про Алицию! Ей грозила опасность! Что делать? Как доказать, что у нее ничего нет? Не дашь же объявления по радио…
Мачек с Метальским выжидающе глядели на меня.
– У той бабы ничего нет! – мрачно заявила я.
– Но они могут и не знать об этом, – резонно заметил Мачек, а Ментальский посоветовал что-нибудь предпринять. Мудрый совет, я и без него понимала – надо что-то предпринять. Не наймешь же телохранителя. Впрочем, о бабе наверняка узнали не вчера, и, если ей до сих пор ничего не сделали, может, обойдется?
– А как выглядели две части карты? – спросила я лесничего.
– Я понял, что одна снята на маленькую фотографию, – ответил он. – Негатив уничтожен. А вот как выглядит вторая, не знаю. Наверняка знает канадец, он здесь бывал неоднократно, и Бенек говорил, что канадец – порядочный человек. Сокровища разыскал, а себе не взял, говорил, что они должны остаться в Польше, отдал на Красный Крест. Впрочем, наверное, не бедный человек, вроде его отец содержит за океаном большой меховой магазин. Или скорняжную мастерскую. Что-то в этом духе.
– Можете поподробнее рассказать о членах той шайки, в которой и наши, и немцы? – спросил Мачек.
– А я и сам не знаю, – честно признался лесничий. – Бенек неохотно говорил о них, и мне не хотелось выспрашивать. Знаю только, что у ихнего шефа чего-то не хватает – не то ноги, не то глаза…
– Может, руки? – спросила я.
– Может, и руки. А фамилии я не знаю. У Бенека наверняка в его бумагах записано.
– В тех, что украли?
Ментальский покачал головой.
– Ничего у него не украли. Бенек уже года два как не держал их в доме, боялся. Опять спрятал в дупле. Сам спрятал, я не знаю где. Только просил меня ни одного дерева с дуплом не срубать, пока не проверю, нет ли чего в дупле. Где-то тут недалеко. Когда ходил прятать – за полчаса обернулся.
Я стала уговаривать лесничего осмотреть все дупла в округе, сейчас, немедленно! Мысль об Алиции не давала мне покоя.
И в этот момент заявилась милиция. Первый раз в жизни у меня появилось желание сбежать от народной власти. Может, я и осуществила бы свое желание, если бы милицейская машина не остановилась впритык к моей, а водитель остался сидеть на месте, когда остальные направились к дому лесничего.
– О бумагах Гоболы ни слова, – прошептала я.
– А что станем говорить? – шепотом поинтересовался Мачек. – Опять памятник на могиле тетки?
– Не тетка, дядя. Щигельский фамилия. Участвовал в восстании, партизанил, немцы схватили, и когда везли в лагерь, удалось выбросить из вагона записку. Все это в действительности было. А дальше так: Гобола что-то о нем слышал. Ты ничего не знаешь, просто сопровождаешь меня…
Тут в комнату вошли сотрудники милиции, поручик и сержант. Особого восторга при виде нас они не проявили. Поручик с Ментальским удалились в другую комнату, мы остались с сержантом.
– Не везет вам с этим покойником, – посочувствовал он нам. – Вот опять пришлось встретиться.
– Что ж тут удивительного, если мы приехали специально для того, чтобы поговорить с Гоболой. Лесничий с ним дружил, мы хотели его порасспросить.
– А о чем расспросить?
И тут я первый раз рассказала историю дядюшки. Мачек и сержант слушали внимательно.
– И что? – спросил сержант. – Погиб?
– Мы надеемся отыскать его. Тот человек, что нашел записку, принес по адресу, написанному на обратной стороне. Рукой дяди нацарапано: «Везут нас в неизвестном направлении», и на обратной стороне адрес моих родителей. Их не было дома, когда принесли записку, а соседи ни о чем не догадались расспросить.
– А Гобола при чем тут?
Я пока и сама не знала, пришлось срочно придумывать. Дошли, дескать, до нас слухи о каком-то пленном немце, который что-то знал.
– И пани только сейчас стала разыскивать этого человека?
– Да нет, разыскиваем давно, да нашли только сейчас и, видите, немного опоздали.
– А лесничий при чем тут? Он человек нелюдимый, странно, что вообще захотел с вами разговаривать.
Теперь к разговору подключился Мачек:
– Лесничий дружил с Гоболой. А с нами разговорился по той простой причине, что мы оказались старыми знакомыми. Мой брат и пан Ментальский бок о бок воевали во время восстания.
С большим интересом выслушал любознательный сержант историю из прошлого своей родины. Мачек еще не кончил, когда вернулись поручик с лесничим. Вежливо, но решительно поручик попросил нас с Мачеком отправиться с ними в комендатуру милиции, где от нас требуется дополнение к нашим прежним показаниям. И пан Ментальский тоже должен с ними ехать.
– Сержант поедет с пани! – громко распорядился поручик, и сержант, который уже успел забраться в милицейскую машину, вынужден был выйти и сесть в мою. Однако поручик передумал.
– Нет, пани поедет с нами, а сержант поведет вашу машину… Или лучше так: вы все поедете с нами, а в вашей машине… Или нет, поезжайте на своей машине, а пан Ментальский с нами.
Не знаю уж, почему так трудно было решить, кто р какой машине поедет, но все послушно садились и пересаживались в соответствии с очередной идеей начальства. Я ломала голову: что такого мог Ментальский сказать поручику, что тот совсем перестал соображать?
Кончилось тем, что Ментальского милиция забрала в свою машину, а мы с Мачеком на моей потащились за ними. По дороге решали, стоит ли рассказать о причинах нашего истинного интереса к Гоболе. Или опять повторим историю про тетку? Или лучше про дядюшку?
– А Дойду они напрасно так легко отпустили, – заметил Мачек. – Может, стоит им намекнуть, чтобы малость поприжали парня?
– Я тоже считаю, ведь Дойда чист, как слеза младенца, и мог бы им сказать о том типе. Я лично понятия не имею, кто он такой, но ведь, согласись, очень подозрительный и вполне тянет на убийцу Гоболы. Напрасно этот дурачок боится…
Мы въехали во двор комендатуры. Нас почтительно препроводили в приемную, угостили кофе и только потом разделили. Поручик появился лишь через полчаса.
– Ну и почему вы нам раньше не сказали, что знакомы с покойником? – с упреком обратился он ко мне.
– С каким покойником? – удивилась я.
– С Гоболой.
– Да не знаю я его! Никогда в глаза не видела, ни живого, ни покойного.
– А приехали сюда специально к нему? Неувязочка получается.
– Никакой неувязочки, я действительно приехала сюда, чтобы встретиться с паном Гоболой и Дойдой. Не знала, что все так получится. Мне надо было узнать…
Поручик прервал меня уже на второй фразе сказочки о тетке и больше к этой теме не возвращался. Переключился на Дойду. Я охотно поведала о встрече с его сестрой, о пагубном влиянии рецидивиста Зомбека, об искреннем раскаянии Дойды. Необходимость вывести парня на светлую дорогу законности и честного труда я подчеркивала с такой настырностью, что поручик наконец вышел из себя:
– Уж не думаете ли вы, что я собираюсь столкнуть парня на другой путь? А хочет стать добропорядочным, пусть сейчас и начинает. Вы что, считаете, мы тут его с потрохами съедим?
– Я ничего не считаю, а он боится.
– Да ведь тот тип все равно не узнает, сказал Дойда о нем или нет. Мы сами заинтересованы, чтобы тот не знал. Уговорите Дойду.
– Думаю, у вас это получится лучше. Помягче с ним, парень действительно здорово напуган.