– А Доманевские не знают?
– Доманевские в отпуске, куда-то уехали. Сплошные неудачи, – вздохнула я. – Столько труда и никакого толку! Изъездила весь город, одно утешение – считать это туристической поездкой. Город называется! Молох, а не город. Ты думаешь, на этой улице будет дом с номером больше трех тысяч?
– На Данди и шеститысячные есть! – с гордостью заметил сын.
– Пока же только две тысячи девятьсот восемьдесят четвертый пошел, – вздохнула я. – Можешь ехать быстрее, следующие триста домов промахнем не глядя.
– Тогда расскажи мне поподробнее о ваших поисках, – попросил сын, довольный, что не надо отвлекаться, разглядывая номера домов, и нажал на газ.
После трех тысяч трехсот мы опять снизили скорость. Здесь улица выглядела по-другому, дома не стояли сплошной стеной, а свободно раскинулись по обе стороны проезжей части, в окружении садиков. Грузовики перестали путаться под ногами, ничто не мешало разглядеть номер дома. Видимо, мы оказались в районе, застроенном виллами. В них же размещались и магазины, и всевозможные мастерские. Я перестала ворчать, район решительно мне нравился.
Дом под номером 3372 тоже оказался виллой, стоящей на небольшом возвышении на некотором расстоянии от шоссе. Все как положено – живая изгородь, участок с деревьями, газоном и цветами. От калитки вверх к дому вели ступеньки. По другую сторону улицы находился магазин со стоянкой для автомашин. Очень хорошо, там и оставим машину, ибо на всем протяжении Кин-стрит знаки предупреждали – стоянка запрещена, а с этим здесь строго.
Роберт свернул на стоянку перед зданием магазина, поставил машину в тенечке какого-то огромного дерева, и мы вышли прямо в тропический зной, о котором я немного забыла, сидя в машине с кондиционером.
Перейдя шоссе, оказались у калитки нужного дома. Калитка не была заперта. Поднявшись по ступенькам к дому, мы увидели две двери – одну прямо перед собой, другую в левой части дома, где за сплошной стеклянной стеной просматривалась внутренность мастерской, забитой всевозможными меховыми изделиями. Наверное, нам туда.
Толкнув левую дверь, я убедилась, что она заперта. Что такое? Для перерыва на обед еще рано.
– Обеденный перерыв с двенадцати до тринадцати, – вслух прочел Роберт надпись на стеклянной двери.
– А сейчас сколько? Пять минут третьего. Что бы это значило?
Прочитав все, что написано на двери, мы попытались сквозь стекло хорошенько разглядеть внутренность мастерской, может, там кто есть? Не было ни одной живой души. Я ломала голову, пытаясь понять, в чем дело. Владелец уехал в отпуск? Тогда бы обязательно уведомил об этом клиентов. Роберт снова прочитал надпись на двери:
– «В.М. Хилл. Меха. Продажа, изготовление на заказ. Открыто с девяти до восемнадцати. Обеденный перерыв – с двенадцати до тринадцати». Может, ты просто слабо толкнула дверь? Звонка там нет?
– Написали бы, если бы был.
Звонок оказался у двери в жилое помещение дома. Мы позвонили. Глухо и как-то зловеще донеслось до нас дребезжание звонка из глубины дома. Роберт сам попытался посильнее толкнуть дверь. Заперта.
Мы беспомощно оглянулись. На всей улице никого не видно, люди попрятались от жары. Изредка промчится машина, и все. По всей Канаде, всегда и везде, информируют буквально обо всем: время работы, перерыв, отпуск, любое событие, нарушающее плавное течение святая святых – работы или торговли. А тут ничего! К тому же в одном доме и квартира владельца мастерской, и там тоже пусто.
Заслонившись рукой от солнечных лучей, я снова принялась разглядывать внутренность мастерской.
– Послушай, – взволнованно сказала я Роберту. – Что-то тут не в порядке. Магазин с мехами ведь не алжирский сук, где в рекламных целях покупателям предлагают топтать дорогие ковры. Вряд ли хозяин мастерской приглашает клиентов расхаживать по норковым манто.
– Ты о чем? – удивился сын и тоже прижался носом к стеклу витрины.
Теперь мы явственно разглядели, какой беспорядок царил в мастерской. Драгоценные манто были кучей навалены на полу, дверцы шкафов раскрыты. Ох, не нравится мне все это! Беспорядок в помещении преследует меня, можно сказать, с самого начала. Квартира Гати, комната Гоболы, теперь вот меховое ателье…
– Надо узнать, что здесь произошло. Не уйду, пока не выясню! – решительно заявила я. – Если не войдем нормально, выбью стекло!
– Если выбьешь стекло, по тревоге приедет полиция, – хладнокровно заметил Роберт и двинулся за мной в поисках какого-то другого способа проникнуть внутрь дома. Как я и предполагала, там был второй выход, в садик, и эта дверь оказалась тоже запертой. Зато окно рядом с ней было открыто. Я заглянула – ванная, на полу разбросаны полотенца…
– Странно! – вслух удивлялся Роберт. – Неужели у них не работают кондиционеры? Оставили раскрытым окно.
Сняв с плеча сумку, я поставила ее на землю, прислонив к стене дома, и посоветовала сыну:
– Пойди прогуляйся. Тебе не обязательно знать, что я делаю. А я все равно из Канады скоро уеду.
– Мать! – встревожился сын, несколько утратив свое хладнокровие. – Ты что собираешься делать?
– Не для того летела я восемь часов в одну сторону, не для того заплатила за билет бешеные деньги, чтобы теперь вот так все оставить, не попытавшись выяснить! Слышал, что я сказала? Пойди погуляй, ты здесь ни при чем, тебе еще работать в Канаде.
– Как же, разбежался! Куда ты, туда и я.
Он еще не договорил, а я уже влезла через окно в ванную. Сын последовал за мной, продолжая ворчать:
– А теперь окажется, что дверь в ванную заперта с той стороны…
Дверь не была заперта. Мы вышли в холл. В доме царила мертвая тишина. Стало страшно, нехорошие предчувствия еще более укоренились во мне. Я попыталась успокоить себя предположением, что хозяева дома отправились по делам, оставив записку в двери, а ее вытащил шалунишка – сынок соседа. Впрочем, все равно мы уже незаконным путем проникли в чужой дом. Оказавшись в холле, я направилась в ту часть дома, где располагалось меховое ателье. Дверь туда была приоткрыта. Толкнув дверь, я увидела перед собой небольшой кабинет, шагнула и замерла. Сын наскочил на меня, заглянул мне через плечо и тихонько присвистнул.
Человек лежал на полу на горжетке из черно-бурых лис, которые в значительной степени уже перестали быть черно-бурыми. Лежал он лицом вверх, и очень страшным было это лицо…
Пересилив себя, я вошла в комнату и взглянула на лицо мертвеца. Это был он, Хайнрих, гость Фреди, в настоящее время В.М. Хилл. Я запомнила его лицо по фотографии. Вот и нашла наконец…
– Похоже, мертв, но не уверена, – шепотом сказала я сыну. – Мне уже случалось ошибаться. Но пощупать свыше моих сил.
– Пощупать я могу, – тоже вполголоса предложил Роберт. – Мать, знаешь, он еще не такой уж страшно холодный!
– Интересно, что в таком климате может быть страшно холодным! – буркнула я. – Пощупай пульс…
– Чего тут щупать, труп, никакого сомнения! Я хотел сказать, что недавно убили. Или ты считаешь, что он покончил жизнь самоубийством, предварительно для удобства подложив под себя лучшие меха?
– Да нет, не считаю, убили, конечно. Холера, опять опоздала!
– А вообще это он?
– Он самый.
Решение пришло мгновенно. Раз труп еще теплый…
– Слушай, сын, пока нет полицейских, мне надо все проверить! Я просто должна проверить! Ни к чему не прикасайся! Надень перчатки!
– Они остались в машине… Мать, ты что?!
– Молчи, я знаю, что делаю! Может, хоть что-нибудь разъяснится. Надо все осмотреть!
Сын понял, что возражать бесполезно, и покорился. Осторожно он прошел дальше, в помещение ателье, и доложил:
– Его кокнули в салоне, возле той вешалки, а потом перетащили сюда, боялись, наверное, что сквозь стеклянную витрину могут заметить с улицы. Подложили горжетку и волокли по полу. Похоже, меха не тронули.
– Меня интересуют не меха, а бумаги.
– Тут уж сама разбирайся. Кажется, в этом служебном кабинете бумаг тоже не трогали.
В самом деле, и письменный стол, и шкафы остались в порядке, нигде ничего не валялось, кроме покойника… Ясно, здесь преступники не искали документы, вряд ли покойный стал бы их держать в служебном кабинете. А где мог держать? Да хотя бы в спальне, в каком-нибудь сейфе.