– Скандал из-за чего?
– Что плохо слушала, что всего не поняла, что всего не помню. И по своему обыкновению дал понять – чего же еще от такой дуры ожидать?
Я вздохнула:
– Тут я Пшемыслава понимаю, сама бы устроила тебе скандал. Неужели ты и в самом деле ни одного имени, ни одной фамилии, кроме Хайнриха, не услышала?
– Кто говорит, что не услышала? Это я Пшемыславу так сказала. А сама знаю: тот, который к окну подошел, – Альфред Бок.
– Откуда же ты знаешь?!
– А те, в комнате, позвали его одновременно. Один сказал: «Альфред, поди-ка сюда», а второй: «Герр Бок, взгляните вот на это». Выходит, его зовут Альфред Бок, логично?
– Логично… Опять Альфред! Надо же, какое популярное имя.
Теперь, когда Беата была в курсе моих поисков, я обратила ее внимание на снимок Пшемыслава, сидящего на крышке люка контрольного колодца. Беата нисколько не удивилась.
– Наверняка он по уши погряз в этом деле, хотя бы для того, чтобы держать всех в руках, поэтому и старается обо всем разузнать. Не для того, чтобы самому воспользоваться богатствами, а просто насладиться чувством своего могущества. Я не исключаю, что он лично намерен в нужный момент затаиться в нужном месте, кто-то явится с лопатой, а он – тут как тут. Какое счастье! И с Финеткой все ясно. Ты права, наверняка это та девка, которую он до сих пор не может забыть, а она, возможно, снова собирается обвести его вокруг пальца. Уверена, уж эта знает, что делает, может быть, предложит ему сотрудничать, может, уже предложила…
Зазвонил телефон. Алиция сообщила, что встретила в Мальмо знакомую, которая подарила ей какие-то саженцы, их надо как можно быстрее воткнуть в землю, поэтому Алиция вынуждена немедленно возвратиться домой, до вечера она ждать не может. Я заверила ее, что не заблужусь в Мальмо и сама прекрасно вернусь в Данию на водолете, постараюсь не опоздать на последний поезд до Аллерода. Пусть спокойно едет, обо мне нечего тревожиться.
Беата все это время сидела в волнении, дожидаясь окончания нашего разговора, и едва я положила трубку, воскликнула:
– Знала бы ты, как я жажду, чтобы на сей раз у Пшемыслава все сорвалось! И хочу тебя предупредить – будь осторожна. У него своя рука не только в министерстве культуры, ведь он связан и с милицией, и с прокуратурой, у него свои люди и в партии, и в министерстве внутренних дел. Одна шайка!
– Успокойся, я знаю об этом. У меня тоже найдутся знакомства в милиции, от министерства же я постараюсь держаться как можно дальше. Меня больше беспокоит другая сторона.
– Какая другая?
– Ведь кто-то уже утопил Михалека в озере, не поверю, что он утонул случайно. Кто-то убил скорняка, кто-то прикончил Гоболу. Это только те, о которых я знаю. Даже если предположить, что они убивали друг друга по очереди, последний из убийц жив. Опять же не поверю, что этим занималась Финетка, не пойдет она на мокрое дело, то есть, хочу сказать, прикончить человека для нее – раз плюнуть, но сама она этим заниматься не станет, она ведь не из работящих… Мне неизвестно, какой информацией располагает сейчас их главарь или последний из убийц, может, он уже намылился куда-то с лопатой, мне ведь одной за всем не проследить. Взять хотя бы твоего Бока… Сколько ему может быть лет?
– Я же его не видела толком, у окна стоял, видела я лишь его тень на траве. По голосу судя – мужчина в самом расцвете сил, от тридцати до пятидесяти.
– Может, сейчас уже помер?
– Кто его знает. Тогда не произвел на меня впечатления такого, который собирается помирать.
Итак, Хайнриха они все-таки убили, ведь это был скорняк Хилл, не сразу убили, несколько лет прошло после подслушанного Беатой разговора. Пшемыслав вряд ли был с ними связан, он никогда не выезжал за пределы страны, через Финетку тоже вряд ли стакнулся с ними, не те отношения у него сложились с Финеткой. Нет, самым подозрительным мне представлялся Альфред Бок. Я даже поинтересовалась у Беаты, не было ли у него перчатки на левой руке, на что та резонно заметила, что по тени на траве такого не определишь. Наши разговоры так взволновали Беату, что она почувствовала прилив творческого вдохновения, кинулась к своему полотну и принялась с размаху наносить на него сочные мазки краски. Прекрасная абстракция у нее получилась!
– Слушай, Беата, а ты все одна живешь?
– Одна, после моих неудач на личном фронте вряд ли я еще когда смогу увлечься, – ответила художница, не отрываясь от работы.
Я пожелала ей творческих успехов и распрощалась. Надо было торопиться, иначе опоздаю на последнюю электричку до Аллерода.
Домик Алиции был погружен в полную темноту, но это меня не удивило: наверняка Алиция устала после поездки в Мальмо и садово-огородных работ и легла спать пораньше. У меня был свой ключ, я тихонько отперла входную дверь, чтобы не разбудить подругу, и в темной прихожей наткнулась сразу у входа на кучу какого-то мягкого тряпья. Нагнулась, пощупала, не зажигая света, опять же чтобы не разбудить Алицию, зная, что дверь своей комнаты она имеет привычку оставлять открытой. Действительно, что-то вроде верхней одежды. Странно. Попыталась дальше пройти ощупью и наткнулась сначала на перевернутый стул, а потом снова на кучу каких-то вещей на полу, вроде бы бумаги зашелестели. Не думая более о вежливости, я нажала на первый попавшийся под руку выключатель. Свет залил прихожую.
Глазам представилась картина, от которой перехватило горло. Такого в доме Алиции мне еще не приходилось видеть. Пол в прихожей был завален выброшенными из шкафов предметами верхней одежды, в гостиной вываленные на пол книги, бумаги, снятые со стен картины образовали бесформенные кучки, весь пол в кухне покрывали сброшенные с полок и извлеченные из шкафчиков продукты россыпью и в упаковках, перемежающиеся с вилками, ложками, тарелками, кастрюлями и прочей кухонной утварью. В остальных комнатах – то же самое. В моей, например, ступить было некуда, маленькое свободное пространство пола занято выброшенными из письменного стола ящиками и их содержимым. В коридорчик я не могла открыть дверь, с той стороны она была забаррикадирована снятыми со стен картинами и горой запасенных Алицией коробок со стиральным порошком.