– Пять дней. От субботы до четверга. Суббота считается, четверг можно не считать, Михалек утонул рано утром.
– За пять дней они могли разобраться в обмане, поняли, что Финетка дала им не то, пришли обыскать ее дом…
– Кто пришел? – перебила я Матеуша.
Матеуш надолго замолчал, раздумывая и черпая вдохновение из аспарагуса.
– Михалек, – наконец твердо заявил он. – От него Финетка прятала снимок в пудренице. Подозревали его, а не тебя. И потому ты жива, а его убили. Возможно, он пришел туда искать на свой страх и риск, нашел, спрятал, а его тут и схватили…
– В таком случае сигареты были его?
– В таком случае его. Они не знали, что он успел что-то спрятать в пачку.
– Да, не скажешь, что в этой милой шайке царят мир да любовь.
– Кстати, насчет любви, – оживился Матеуш. – Знаешь, Гатя сменила фамилию. Она уже не Таларская.
– А какая же?
– Мадам Бок. Супруга Альфреда Бока-Козловского. Вышла за него замуж семнадцать лет назад. Теперь мне понятен ее ажиотаж в поисках «Цыганки». Видимо, супруг потребовал ее в качестве приданого.
Я искренне посочувствовала Гате. Если мои глаза меня не обманывали, если под той перчаткой и в самом деле скрывался протез, уважаемый супруг столь темпераментно изменял ей с Финеткой… Мало эта девка отбила у несчастной женихов в молодости, теперь еще и мужем занялась…
– Вот оно что! – раздраженно проговорила я. – Значит, Мундя с Козловским стакнулись, а Гатя должна была представлять своего рода живую гарантию добропорядочности в бизнесе. Так он носит протез?
– Да, но очень интересный мужчина.
– Да, тот был довольно интересный. А ты откуда знаешь?
– Я видел их свадебную фотографию. Сейчас у них трое детей.
– Эх, надо было украсть фотографию!
Матеуш стал оправдываться:
– Когда мне ее показывали, я еще не знал, что она нам пригодится. О Боке я только сейчас узнал от тебя. Послушай, Иоанна, ты слишком много знаешь, не пойму, каким чудом тебя до сих пор не пристукнули.
– Мне это тоже кажется странным, вернее, казалось, пока я не подумала как следует. Теперь понимаю – одну меня убивать им не имеет смысла, надо тогда еще человек пять прикончить. Хватит о пустяках, давай решать, что будем делать. Раз уж ты здесь, будь добр, теперь ты принимай решения.
– Капитан Леговский надежный и порядочный человек, – сказал Матеуш, подумав и допив остатки остывшего чая. – На все сто процентов. Это о нем я тебе говорил, помнишь? Что знаю в милиции человека, которого никакими миллионами не подкупить. И я считаю, надо действовать вместе с ним.
– Хорошо, – сказала я. – Давай пока ты все как следует обдумай, я же заварю кофе. Для разнообразия…
Осенний лес, тихий и спокойный, был сказочно красив в своем роскошном уборе. Домик лесника Ментальского казался необитаемым – двери заперты, окна настежь открыты. Запертые в боксе собаки полаяли, почуяв нас, и затихли.
– Наверное, он в лесу, – предположил Мачек. – Ненадолго ушел, иначе бы окна позакрывал.
– Я бы на его месте все равно не оставляла их раскрытыми. Что будем делать?
– Ждать, больше ничего не остается.
Обойдя кругом усадьбу Ментальского, заглянув в сарай, мы с Мачеком вернулись к машине. Скоро вечер, мы надеялись остаться у лесника ночевать, а с утра начать поиски дерева с дуплом. Капитан Леговский тоже грозился приехать, но пока его что-то не видать.
Я вытащила на травку сумку, достала термос с чаем и пиво. Раз сегодня больше никуда не едем, могу себе позволить. Пообедали мы перед отъездом в ресторане гостиницы, так что есть не хотелось, только пить. Попивая попеременно горячий и холодный напитки, мы с Мачеком любовались быстро темнеющим ландшафтом и вели неторопливую беседу.
– Знаешь, мне все казалось, что я где-то видела того типа, что принес тогда конверт с рекламой для фру Хансен. Еще раз просмотрела фотографии Дарека. Я оказалась права, именно там видела я рожу, не зная, чья она. Теперь знаю. Это один из двух бандитов, разгромивших дом Алиции и собиравшихся ее пристукнуть. По словам Алиции, его зовут Джордж Бергель. Здесь он Джордж, у нас Ежи. Раз есть фотография, значит, у Фреди бывал. Одна шайка-лейка… Я же говорю – международная. Уж не знаю, с какими паспортами они разъезжают по свету, может и дипломатическими. Кто-то очень заботится о них в наших верхах. И в министерстве культуры.
От министерства очень легко было перейти к Пшемыславу. Его роль во всей этой афере до сих пор оставалась неясной. Действовал по принципу «искусство ради искусства», то есть собирал компромат на преступников только для того, чтобы держать их в руках, чувствовать себя всемогущим, как в старые добрые времена, или…
– А он вообще-то нормальный? – поинтересовался Мачек.
– Явно ненормальный, – заверила я и подкрепила свое мнение, заявив: – То же самое мне говорила и Беата.
– Какая Беата?
– Моя хорошая знакомая. Художница. Несколько лет прожила с Пшемыславом, знает его как облупленного. Так что, если мне не веришь, уж ей-то можно поверить, на собственном горьком опыте убедилась.
До сих пор я никому не рассказывала о Беате, в конце концов, это ее личная жизнь, нечего трубить о ней направо и налево. Теперь пришлось.
– Та самая, – добавила я, – которая в Штутгарте подслушала Альфреда Бока.
Вытащив очередную бутылку пива, Мачек не торопясь откупорил ее. Я подставила пластиковые стаканчики.
– Знал я когда-то одну Беату, – задумчиво протянул Мачек, попивая пиво. – Постой, ты ведь тоже была с ней знакома. Помнишь, чертежница в вашей проектной мастерской? Когда я еще там работал…
Точно, как же я забыла? Конечно же, Мачек тогда тоже работал в нашей мастерской и мог знать Беату. Правда, недолгое время, она тогда вышла замуж и уехала за границу.
– Да, вспомнила! Ты еще вроде бы немного увлекся ею тогда, – бестактно напомнила я.
– Немного! – фыркнул Мачек. – Я тогда голову потерял, да поздно было – где мне тягаться с тем покорителем женских сердец!
До чего же глупы мужчины! Сидит тут, вздыхает так, что у меня сердце разрывается, а молодость Беаты проходит в одиночестве, куда это годится? Не мог тогда пару раз наставить синяков покорителю, глядишь, избавил бы несчастную от всех дальнейших перипетий, да и у самого ведь личная жизнь не задалась. Хотя нет худа без добра, ведь тогда Беата не подслушала бы столь важный для нас разговор в Штутгарте, не расшифровала бы Финетку. Да, все, что ни делается, все к лучшему…
– А как она сейчас? – спросил Мачек. – Где она сейчас? Я ее встретил несколько лет назад на улице – еще красивее стала.
– Так чего же не вцепился в нее, раз встретил?
– Куда мне, с моими-то данными…
– Вот уж не думала, что у тебя комплекс неполноценности.
– Никаких комплексов, просто я реально оцениваю свои шансы. Сначала тот Казанова, мало того что красив как Бог, еще и деньги, и постоянные загранкомандировки. Потом стала известной художницей, теперь уже сама постоянно выезжала за границу, тряпки из Парижа, сама такая неприступная. И такая обворожительная… Какое-то очарование исходило от этой женщины, правда?
– Насчет очарования тебе лучше знать, а зато из тебя такая глупость исходит – глядеть противно! – рассердилась я. – Одна надежда – выйдет и ты поумнеешь. Если до сих пор любишь ее, какого черта время теряешь?
– Ты думаешь?…
Я лишь молча покрутила пальцем у виска. Куда ему, скажет тоже! Такой замечательный парень, умный, симпатичный, золотое сердце и покладистый характер. Ну не повезло в жизни, женщины ему попадались одна хуже другой, так не вечно же! Если бы не был таким честным и порядочным, уже давно бы прекрасно устроил свою жизнь, а так вот мыкается… И карьеры не сделал, и семьи не завел.
– Так о чем же вы говорили при встрече?
– Да так, ни о чем. Я только поздоровался, все слова из головы вылетели. Даже не знал, как к ней обращаться. В те давние времена я этой девчонке говорил «ты», она же ко мне обращалась уважительно «пан инженер». А теперь… Такая женщина передо мной, как к ней обратиться?
И тут мне вспомнилось, как в одном из разговоров Беата призналась мне, что ей очень нравился один парень из нашей мастерской, и она ему вроде тоже, но он не проявлял инициативы, а она навязываться не стала. Предпочла его красавцу Хенрику, но Мачек как-то ушел в тень, а жаль. «Да ты его знала», – добавила тогда Беата, но, поскольку мы обсуждали Пшемыслава, я не стала отклоняться от темы и не поддержала разговора. Мне и в голову не пришло, что она говорила о Мачеке!