Она долго смотрела на него, лицо её менялось и вздрагивало, вдруг окрасилось скорбью и радостью одновременно.
Она все понимала, встала, резко и с плавной легкости выпрямившись. Она улыбалась. И шут впервые улыбнулся в ответ, широко, невероятно искренне.
Улыбка на её лице все расцветала, и он всё больше улыбался, совершенно не понимая, что она задумала. Девушка повернулась в профиль к шуту, вытянула руки, разминая непринуждённо затекшие плечи, не переставая улыбаться, словно что-то невероятное вот-вот должно было произойти. Внезапно...
- Остановите поезд! - крикнула она без страха в неизвестность через вагон, хотя никто и никогда не видел машинистов...
Пассажи вздрогнули в суеверном страхе, шут не мог представить, что должно произойти, а девушка только улыбалась, уверенно, наполняясь радостью в сотни раз более сильной, чем при первой их встрече, той радостью, которая сопутствует человеку, что обретает свое место в жизни, осознает ее смысл.
И поезд вдруг остановился.
Проводник не успел открыть дверь.
Девушка оглянулась на шута, он, удивленный и благоговейный, дошел за ней до двери, но дальше не смел...
Она сошла среди поля, куда-то в бескрайнее, там цвела амброзия, и лился утренний свет, обернулась к нему в последний раз, лучисто улыбаясь: - Мы сами ищем свою судьбу, никто нас не довезет до неё, до нашей. Мы сами ищем по образу, слушая слова из души и свет в ней. Мы сами воплощаем в жизнь свои идеалы, никогда и нигде нет готовых.
Она ушла, белая, прекрасная, беспомощная на волнах, словно прозрачная медуза и одновременно непоколебимая, твёрдо ступающая и дышащая радостью и любовью, любовью ко всему живому, любовью ко всем людям... Она ушла, недоступная злу и унынью.
Она ушла, и все не мерк её образ перед глазами, она ушла по своему пути, куда угодно направленья выбирая, а поезд продолжил кататься по рельсам. И шут вернулся в поезд. Свет все виделся ему перед глазами, настоящий свет... Он не понимал, зачем теперь люди так ждут своих устоявшихся станций, когда мог ли бы сами идти, куда захотят.
Это было любовью? Она... Подобная снегу в бесснежном вечном лете хризантем и ирисов... Она ушла, а он остался. Она ушла в мир, обратно в своё время, потому что человек рождается в надлежащем ему времени с предназначением для своего часа и века. А шут появился вне времени. Но тоже с предназначением и не мог отказаться, а, значит, она исчезла для него навсегда. И он не мог выйти из поезда, он не боялся так, как проводники, он не опасался за свою жизнь, не сознавал размеренность её, не сжимался в комочек нервов от неизбежности смерти, он просто не мог выйти, потому что всегда существовал только в поезде.
Он проживал сотни чужих жизней, чужих судеб, чужих историй, а своей у него не было, он растворился во всех. И не знал, осознавая вдруг это, радоваться ему или печалиться, поэтому просто смеялся сквозь проступающие слёзы, не пытаясь понять от горя или веселья они. Ведь он радовался за тех, кто уходил в жизнь, не для себя, но и безмерно веселился, когда в поезд пребывали новые пассажиры, к нему, тогда он мог рассказывать новые истории. А его собственной не оказалось, он понял - его собственной ленточки нет, у него в руках только утюг для исправления шероховатостей и складок, остальное вверено на время в безвременье.
Она ушла, взяв второй роковой билет, но оставив, как и все, розу.
Он поднял глаза к потолку, надеясь, что к небу. Роза, словно светящаяся... Роза лежала в его ладони, пела невыразимую песнь, переливалась тысячами веков, мгновений ускользающего.
Он медленно и бережно прижал розу к сердцу, точнее к своему такому же алому цирковому трико. Роза навечно вплелась в его узор...
- Когда-нибудь я также выйду из поезда и найду тебя среди этих утренних полей. Для жизни не нужен билет.