Я был в этом практически уверен.
***
Глава 12, где становится ясно, что недолеченные болезни - лишние слезы
- Саш... - шепот Алисы звучал неуверенно, словно она не знала, сплю я или нет, словно и не было моей руки под ее головой, а ее загорелое бедро не лежало у меня... ну, практически на животе. - Хочу задать вопрос.
Кают, кроме капитанской, на катере не было - был трюм, довольно условно разделенный натянутыми шторками на несколько прямоугольных отделений, и некоторое количество матрацев. Да, теперь становится понятно, почему экипаж с такой готовностью согласился переночевать у нас прошлой ночью.
Черт, ведь только вчера мы устраивали вечеринку у себя - "хаус-пати", как говорят особо продвинутые граждане. А кажется, столько всего произошло - договор подряда с Датчем на охрану "Черной Лагуны", заезд к Балалайке, путешествие на катер, велосипедный забег домой и обратно, плавание по невыносимой красоты заливу, разговор с Датчем, разговор с Реви...
А эти самые тряпичные перегородки в трюме напрочь исключали, само собой, любые беседы или другие, более интересные действия. Ну, понятно, что тут вроде как все свои, но даже целоваться, скажем, зная, что в полуметре кто-то понимающе ухмыляется, ненароком слыша все сопутствующие звуки - нет, спасибо, не в этот раз. Алиса была этим явно разочарована. А мне...
Мне нужно было подумать.
Но у Алисы возник вопрос.
- Завтра будет весело или грустно? - ее губы почти касались моего уха, дыхание было горячо и почти материально - будто чьи-то нежные пальчики рисуют круги на шее. Черт...
"Весело" и "грустно" - это наш секретный язык на тот случай, когда нет возможности говорить свободно. В первом случае подразумевается, что операция пройдет без сучка и задоринки, все обойдется без жертв благодаря моим выдающимся разговорным способностям или по какой-то другой причине. Во втором, соответственно, что пострадавшие все-таки будут. Поэтому, скажем, наша операция в испанской Валенсии - классическая "веселая", мастерски и быстро выполненная, а тутошняя разборка с доставкой оружия и снайпером на крыше - "грустная", даже несмотря на то, что моей вины в образовавшихся раненых не было никакой.
А завтра - завтра у нас будет...
- Не хочу тебя огорчать, - тихонько сказал я. - Но скорее всего, не слишком весело. Слишком много неучтенных факторов, в таком случае некоторая грусть неизбежна.
- Огорчил, тоже мне, - фыркнула Алиса. - Значит, побегаем и попрыгаем - никаких проблем. А то засиделись мы совсем что-то.
Вот что мне в ней нравится - никаких колебаний и рефлексии. "Я дерусь, потому что дерусь!" Наверное, это правильный подход. Я и сам так тоже мог когда-то.
Я провел рукой по гладкой коленке, Алиса хихикнула и заерзала. Ощущения прекрасные, а то, что за бортом плещет вода и корпус судна поскрипывает, лениво переваливаясь на волнах, скрадывает звуки и шорохи.
- Но ты же не это на самом деле хотела спросить, правда? - поинтересовался я между делом, ведя неторопливую осаду алискиных шорт, из которых она напрочь отказалась вылезать на ночь.
Она коротко, резко вздохнула.
- Перестань, ну все же вокруг, я так не... Ну стой... Ну черт, да - меня другое беспокоит... Подожди, это важно!
Последнее прозвучало уже в голос. Я отвлекся от неподатливой пуговицы и прислушался.
- Саш, слушай... с тобой точно все в порядке?
- А что, не похоже? - я вернулся к шортам. - Ориентация не изменилась, организм вроде бы тоже не подводит - о чем речь?
- Я не о том... У тебя не было снова того, что... Ну, о чем предупреждала тогда Виола?
Я остановился. Очень аккуратно убрал руки от Алисы. Хрустнул пальцами.
Это было именно то, о чем предупреждала Виола. Однообразные, повторяющиеся кошмары по ночам, гиперактивность и повышенная возбудимость в течение дня. Чуть позже к этому прекрасному букету должны добавиться галлюцинации, утрата речевых функций и кратковременной памяти, и еще много других замечательных вещей. Явные признаки приближающегося выгорания нервной системы. Фокус был в том, что лекарство, помогающее купировать приступы, как тогда, в лагере, у нас было - Виола выдала пухлый флакон. Вот только мы его с собой не взяли, оставили дома, на берегу. Как-то не пришло в голову, что понадобится.
А сколько мы еще пробудем в море, известно, конечно, только Господу богу, да еще, может, Датчу, как первому после него. День, два, три - а за это время может случиться разное, и совсем не факт, что мне удастся с ним справиться.
Словом, очень может быть, что этот рейс и вправду окажется для меня довольно грустным.