Лена тряслась так, что вся моя правая рука, держащая её, ходила ходуном.
– Бежим дальше! – скомандовал я.
– Куда?! – пыталась вырваться Маша.
– Не знаю, в лес!
Возвращаться в домик Ольги Дмитриевны было нельзя. Также нельзя было находиться на открытом пространстве – это мне подсказывал инстинкт самосохранения.
Мы метнулись по направлению к лесу. Я крепко держал девочек за руки. Они бежали с трудом, особенно сильно ноги заплетались у Лены, несколько раз она падала, но я быстро поднимал её и, подстёгивая криками, тянул дальше. Между деревьями продираться было особенно тяжело. Хоть на небе и светила полная луна, но я всё равно в темноте постоянно натыкался на коряги, ветки, попадал в ямы. По ногам хлестала крапива, а по лицу били листья, оставляя болезненные царапины. Сердце тяжело колотилось, из груди вырывался хриплый свист при каждом выдохе, а кровь в голове стучала так сильно, что, казалось, черепная коробка была готова разорваться от давления в любую секунду. Я перестал чувствовать своё тело – ноги сами несли меня вперёд.
Наконец мы выбежали на поляну и остановились. Девочки в изнеможении упали на землю, а я сел на поваленное дерево. Кто это были? Люди или демоны? Или ещё кто? И откуда эти звуки, стрекотание? Я не смог их разглядеть, но это, наверное, и к лучшему.
Немного придя в себя, я подошёл к девочкам. Лена лежала вся белая и, похоже, окончательно тронулась рассудком. Маша сидела, обхватив руками колени, и раскачивалась из стороны в сторону.
– Нам надо что-то делать, – сказал я, сев рядом.
– Уже поздно. Мы умрём, – отсутствующим голосом прошептала Маша.
– Мы ещё живы, значит, надежда есть.
– Нет, уже ничего нету. Всё кончено.
Я обнял её и прижал к себе.
– Нет, не кончено.
Я сидел и всматривался в лесной мрак. Кузнечиков уже почти не было слышно. Если бы не прерывистое дыхание Маши, я бы подумал, что умер.
– Прости меня, – тихо прошептала она.
– За что?
– За всё. За то, что я была такой. За то, что не получилось…
– Сейчас не самое подходящее время, – нежно сказал я.
– Нам осталось жить совсем чуть-чуть. Поэтому сейчас – самое время, – она подняла на меня взгляд и с трудом улыбнулась. – Прости меня, если бы я не была такой эгоистичной…
Я посмотрел в её глаза, в её бездонные грустные глаза, и горячая слеза побежала у меня по щеке.
– Нет, это ты меня прости.
Я совершенно не знал, что говорить в такой ситуации. Ведь я сделал ей столько плохого, причинил столько боли, а сейчас, в последнюю минуту, не могу придумать ничего, кроме пустого «прости». Меня взяла злость за свою беспомощность, за невозможность защитить единственного дорогого мне человека.
– Знаешь, я всегда тебя любил.
– Я знаю, – тихо сказала она.
Маша вновь улыбнулась, её лицо задрожало, и по нему потекли слёзы.
– И сейчас люблю.
– Я знаю.
Я был не в состоянии выдержать это – мучительно хотелось отвернуться, закрыть глаза. Но нельзя в эту последнюю минуту позволить себе малодушие! Я наклонился и крепко поцеловал её. Время словно остановилось. Перестал существовать этот дьявольский пионерлагерь, тёмная ночь, вся эта чертовщина, адские кузнечики, наконец! Перестала существовать вся Вселенная – остались только мы вдвоём.
Когда я уже готов был поверить, что всё это всего лишь ужасный кошмар, лес наполнился шорохами. Листья деревьев вдалеке задрожали, и вскоре из темноты появилось множество силуэтов. Я не мог рассмотреть их, но был точно уверен, что это те же самые «люди», что и на автобусной остановке. Всё тело сковало оцепенение, я боялся дышать.
– Ну вот и всё, – тихо сказала Маша и крепче прижалась ко мне.
Нет, ещё не всё! Я внезапно понял, что буду до последней капли крови сражаться за неё. Пока есть хотя бы малейший шанс на спасение! Я вскочил, рывком поднял Машу с земли и бросился к Лене. Она лежала мертвенно бледная, с открытыми глазами и, похоже, совершенно не понимала, что происходит. Я начал трясти её за плечи.
– Вставай!
Она никак не реагировала. Тогда я влепил ей несколько хлёстких пощечин, от чего она застонала.
– Вставай! Вставай! – я поднял Лену на ноги, и она ошалело посмотрела на меня. – Бежим!
Я схватил девочек за руки и бросился куда глаза глядят, главное – подальше от «них». Я падал, вставал, поднимал Лену и Машу, продирался сквозь чащу, и вскоре шум стал тише, слышалось только тихое стрекотание кузнечиков. Вдалеке показался просвет.
Вскоре мы выбежали на небольшую полянку, со всех сторон окружённую деревьями, на которой стояло здание, больше напоминающее детский сад.