— Потому что иначе…
Я не договорил, потому что Алиса прижала мне палец к губам:
— Я попробую. Но если ты хоть раз обманешь меня или устроишь какой подвох…
— Разве что в шутку, — выговорил я себе условие.
— Но решать насколько это серьёзно буду я!
Я бы развёл руками, но для этого пришлось бы выпустить Алису. Поэтому я только молча наклонил голову в знак согласия.
Мы ещё постояли так немного и я начал собирать свои шмотки. Правда почти сразу Алиса взвизгнула:
— Ну-ка! Быстро! Прекратил этот акт вандализма!
— А что такого? — удивился я. — Я всегда так собираюсь…
Алиса на это только тихо рыкнула и взяла процесс в свои руки. И… В детстве я всегда удивлялся, как такое получается? Когда мама собирала мне рюкзак или чемодан, в ёмкости всегда всё помещалось без особых проблем. Когда же я собирался обратно, приходилось чуть ли не ногами трамбовать шмотки и всё равно, оставалось что-то, чтобы тащить в руках. При том, что что-то в лагере я обязательно забывал. Наверное, женщины владеют какой-особой магией расширения пространства. И вот сегодня, наблюдая за Алисой, я понял, что это у них генетическое и используют они эту магию совершенно бессознательно. И, что самое интересное, как я не напрягал своё магическое зрение, я так и не смог понять, как она это делает. В какой-то момент Два Че возмутилась, что она собирает мои шмотки, а я только пялюсь на неё как дурак. Я объяснил, что пытаюсь понять, какой такой магией она умудряется запихнуть все эти шмотки в явно недостаточную по размерам ёмкость. На это Алиса глубоко вдохнула, явно собираясь сказать мне что-то нелицеприятное, но в конце концов только шумно выдохнула и, сунув мне в руки уже собранный рюкзак, сказала:
— Пошли уже, поедим.
Нет! Я явно что-то не понимаю в этом мире…
В столовой нас ждала заботливо укутанная полотенцами кастрюля о семи литрах заполненная картошкой с тушёнкой и объёмистый сотейник с лечо местного приготовления. Не, если грешников в Аду и правда травят именно так, то нафиг ещё какая-то благодать нужна.
— Странный ты всё-таки, — сказала Алиса, — усаживаясь напротив меня за столиком. — Иногда такой взрослый, Ольга Дмитриевна по сравнению с тобой словно девчонка. А иногда, вот честное слово! Как будто младше Ульянки. Как такое может быть? Кто ты такой на самом деле?
Я задумался. А и правда, кто я такой? Шелуха облетела и истина стала ясна мне во всём своём безобразии. Говорить это было неприятно, но я решил быть честным с Алисой до конца:
— Неудачник. Такой неудачник, что на всемирном конкурсе неудачников я бы занял второе место.
— Почему второе? — удивилась Алиса.
— Потому что неудачник… — на этих словах меня реально перекосило. — За всю мою жизнь только один раз повезло. Выиграл в лотерею поездку в Совёнок. Хотя… При чём тут повезло! Просто понадобился такой…
— И много было этой всей жизни? — на этом вопросе Алиса попыталась изобразить равнодушие, но получилось у неё плохо. Впрочем, это уже не имело значения, ибо я не собирался ничего скрывать:
— Сорок лет.
— И ты правда один из тех самых Девяти неизвестных?
— Как выяснилось, да.
— Как выяснилось?
— Угу. Совершенно неожиданно.
— Бредятина.
— Да я и сам в трансе.
— Странное какое-то общество.
— Тайное! Даже его участники не знают что в нём состоят… Хотя, в этом есть своя логика. Судя по всему, должность писаря Книги судеб самая расходная.
— В смысле? — Алиса даже оживилась. А вот меня начала потихоньку захлёстывать депрессия:
— В прямом. Писари чаще прочих идут в расход. Так что жених я явно безперспективный.
— А мне не нужны перспективы. Мне нужен ты. Ладно, детали потом обсудим. Давай дальше рассказывай! Что не так с этим Совёнком?
— А всё не так. Это химера.
— Что?!
Я объяснил что такое химера.
— Значит… — сказала она медленно, но в голосе начали проскальзывать истеричные нотки, — Пионерский лагерь, которого нет, но мог бы быть… и все мы здесь тоже… нас нет, но могли бы быть… Значит я всё правильно поняла. Ты здесь один настоящий. Я ведь ещё позавчера… перед сном… думала и поняла. Я ведь не помню ничего до этого лагеря… ни маму, ни папу, ни Москву… знаю только, что они есть и всё. Знаю что мы с Ленкой дружим, но… Знаю и всё! А как, что… не помню! Словно не было этого. Ты просил не копаться, я не стала… Но знаешь, это обидно! Быть девочкой, которой нет и никогда не было!
Я потянулся через стол и сжал её кулачок в своей ладони.
— Всё совсем не так, — сказал я тихо.
— А как?
— Здесь все… идеальные, что ли. Вот я такой, каким был бы в четырнадцать — пятнадцать лет, если бы вообще не болел, всё что я умел когда-то я умею идеально… ну, может идеально, как если бы я тренировался для этого всю жизнь идеальным образом.
— Всё? — в глазах Два Че проступило удивление. Уже хорошо.
— Всё я не проверял, но на турнике я, например, никогда так не подтягивался, плаваю тоже лучше, чем в лучшие свои годы, рисую… да я никогда так не рисовал! Вот в фехтовании себя не проверял.
На последнем Алиса заметно оживилась:
— Фехтование? Рапира? Шпага? Самурайский меч?
— Ятаган! Я же орк!
— Пф! Снова эльфятник!
— А ты, кстати, о нём откуда знаешь?
— Ещё один такой вопрос, и я начну выдумывать!
Мы рассмеялись. Однако Алиса очень быстро вернула себе серьёзное состояние и заявила:
— Но это ничего не меняет в отношении меня. Меня никогда не было. Слепили невесть из чего и подсунули сюда. Специально для тебя. Для развлечения? Или что-то серьёзнее?
Я глубоко вздохнул. Я очень не хотел, чтобы Алиса ещё раз переживала собственную смерть, но сказать ей правду было необходимо:
— Тебя убили в октябре 93-его…
— Белый дом? — перебила она, сжав кулаки, да так, что костяшки пальцев побелели. И процедила сквозь сжатые зубы: — Нас предали!
— Нас всех предали… — ответил я тихо. — И в девяносто первом, и в девяносто третьем. И раньше.
— Ты можешь это исправить? — спросила она с надеждой.
— Мы всё исправим. И будет лучше чем прежде, — ответил я. И уточнил: — Ты что-то вспомнила?
Алиса в ответ только покачала головой:
— Только ощущения… Знаешь… — она шумно выдохнула, не в силах выразить обрушившиеся на неё эмоции. — А ещё я знаю… просто знаю… Белый дом, Москва…
Я снова пожал ей руку:
— Может и хорошо. Это не тот опыт, который стоит хранить.
— А ты что-то видел. Тогда, когда мы под гитару пели, — она не спрашивала, утверждала.
— Видел, — согласился я. — А ещё вспомнил, что ждёт Союз в ближайшее время. Какой сейчас год?
— Восемьдесят… чёрт! Я почему-то знаю, что восемьдесят какой-то… А вот какой?
— Наверное, это должны решить мы.
— А почему мы?
— Наверное потому, что мы простые советские люди, по которым вся эта перестройка со всем, что после и прокатилась. Потому что мы видели обычную жизнь изнутри, а власть и олигархов снаружи. Мы жертвовали ради всех этих перемен, а те кто наверху получали от них прибыль. И теперь нам решать, что и как будет дальше. Такие дивиденды за наш взнос.
Алиса молча кивнула и мы сидели так, взявшись за руки. И нам было хорошо. Но нельзя же так сидеть вечно! Первой встрепенулась Алиса:
— Ну хорошо. Предположим какие-то там высшие или низшие, или вообще параллельные силы решили спасти Союз. Но как мы будем это делать… Хотя… Это ведь ты будешь делать, а я…
— Дудки! Одному скучно! Да и тебе будет скучно стоять на обочине! Так что, только вместе!
— Но я же ничего не умею!
— Да я тоже не слишком много. Основам научу, а остальное, вместе разберёмся!
Алиса притворно вздохнула:
— Ну не бросать же тебя одного! Когда начнём?
Но начинать мы решили не сегодня. Время было уже за полдень, всё это выяснение отношений отняло изрядное количество сил, да и просто вот именно сейчас, когда мы наконец расставили все точки над ё в своих отношениях, очень хотелось посвятить время друг другу. И мы решили отправиться на пляж. Но когда мы вошли в домик, возникла совершенно неожиданная заминка. Порывшись в своих вещах, Два Че, глядя на меня с подозрением, спросила: