— Когда вы планируете провести конгресс?
— По моим расчётам, это нужно сделать как можно быстрее, но каждому из представительств нужно время. В моём представлении это две флатии. Может, немного больше, может, меньше.
— А вы планируете расширить список разрешённых профессий?
— Здравоохранение может выступать как отдельная отрасль?
— Вы планируете вводить цензуру?
— А где он пройдёт? Вы решили?
— Вы знаете, кто звучал из рупоров?
Народ не унимался, и голоса заглушали друг друга. Ама́ру, лидер Вереска, слушал так же внимательно, как и остальные. Слушали и покровители. Но пока вопрос сменял ответ, снова и снова, стоило сказать что-то собственным людям. А он очень плохо клал слово на слово так, чтобы итог получился бесшовным. Амару повернулся и был рад, что кроме Вереска на него никто не обращал внимания.
— Я понимаю замешательство каждого из вас, но много говорить не стану. Вереск всё. По крайней мере такой, каким он был до этого.
— И дальше что? Всё, поедешь домой, на петлю?
— Нет. Хочу стать мейярфцем. Попробовать получить гражданство.
— Брось, Ам. У наёмных нет родины.
— Да, вот так. Хочу стать и всё. У этих людей есть план, и я его вижу. Представляю в своей голове. И интересно это, в кои-то веки попробовать быть щитом, а не клинком города. Не знаю. Мыслям в моей голове тоже нужен отдельный конгресс.
Ему не ответили и сколько же удовольствия принесло то, что ему не было стыдно за это молчание.
— Пока я не знаю, что именно произойдёт, но это не будет похоже на Вереск, который вы видите сейчас. Я это понимаю. И вы понимаете. Это будет другое. Но сейчас мне кажется, что защиты заслуживает не сильный, а достойный. Я не собираюсь осуждать тех, кто уйдёт. Но если интересно, то милости прошу.
Лишь двое сразу приняли его сторону, среди которых была и самая младшая из Вереска. Остальные не спешили.
— Это не для меня, — один из Вереска бросил стилет за землю. — Я не имею ничего против твоих слов, Амару. Но я уеду, потому что все эти попытки — не моё. Держать в своих руках идею и нести за неё ответственность я не готов.
— Я понимаю. Твоё решение.
— Моё.
Взгляд лидера упал сначала на одного, затем на второго соратника и так далее по кругу. Из всего круга только сутулый развёл руками.
— Я хочу остаться с этим городом. Но как обычный человек. Не как его защитник. Для таких, как я, подобные эксперименты — это не то, вы и сами знаете. Поэтому осяду.
— Пусть так.
— В любом случае найду что-то другое, если сидячий образ жизни наскучит.
— Найдёшь, — на лице Амару читалась досада. — Я знаю тебя. А все остальные?
— Посмотрю, что этот конгресс вообще такое, — заключила одна из них. — Если не чушь, то может и получится что.
— То же самое, — добавил ещё один. — Посмотрим. Сложно вот так сразу решить.
— Хорошо. Это всё?
Ответа не последовало, все только закивали, словно говоря: «Получается, что всё». Никто не потупил взгляд, хоть на лицах и читалась растерянность. Ровно до того момента, как завопил один из покровителей.
Хлоя тут же бросились к нему и постарались успокоить взбешённого мужчину, что решился ударить. Их разделили, и пострадавший тут же отполз назад.
— Не нужно вершить самосуд, я очень вас прошу, — произнесла девушка.
— Вы не понимаете, как много, как… Как же много у меня отняли эти люди! Вы просто не понимаете!
— И они будут за это наказаны. Но не нужно сейчас физической расправы, поймите. Иначе это превратится в публичное линчевание.
— Казните их, — он скалил зубы. — Казните или бросьте в яму, что угодно. Но во имя голоса Предвечной, не дайте им и дальше звучать в моей голове. Не дайте им остаться безнаказанными. Не дайте им уйти и…
— Не дадим, — перебил Маччери. — Во что бы то ни стало, не дадим. И можете быть уверены, что заглушит их не мой голос и не голос новых лидеров. А ваш собственный.
Трясущийся и перепуганный, горожанин взглянул на говорящего с доверием, а не отчаянием. Он сжал кулаки, будто всеми силами пытался смотреть на оратора, а не плюнуть в сторону тех, кому желал смерти. В конце концов, его взгляд не проскользил по земле и мерзким лицам, а застыл на небе. Человек закрыл глаза и постарался отстраниться. Важно было и не смотреть на теперь уже по-настоящему безобразные лица покровителей. У него получилось, и больше он никогда не пересекался взглядами ни с одним из них.
Маччери отвечал и отвечал, но вскоре нашлись люди, что стали ему помогать. Многие из них куда лучше большинства понимали, о чём шла речь. Кто-то из них поднимал руку и в своей манере объяснял тот или иной нюанс. Их слова и ход мыслей звучали как один хромой поток, что звучал с одной громкостью и на одной частоте. Пока не хватало конкретики и точного плана, но, некоторые полагали, что такой план и не нужен вовсе, главное — немного времени.
Мия, Кейтлин и Венди, едва переступив порог ратуши, тут же стали обычными девушками, частью одной большой толпы. Они слушали и старались постепенно пробираться вперёд. И почему-то каждой из них казалось, что, хоть весь город слышал важные слова, их маленькой истории внешний мир не узнает никогда. Он не поймёт, что ощущала Венди, открывая дверь в комнату радиовещания. Не поймёт, как дрожали руки Кейтлин, когда оставалось потянуть нужный переключатель. И он никогда, никогда не почувствует то, с какой лёгкостью может звучать искренность.
Мортимер измотался до ужаса, но раздобыл обычный дешёвый флайо, в который смог переодеться. Ему было стыдно показываться на людях в дорогом стильном костюме, на которым и не осталось ничего от чистоты. Мортимер не слушал людей и чувствовал вину за то, что не справился так блестяще, как напридумывал себе. Неимоверно гадкое чувство на сердце, несмотря на окончательный результат их авантюры.
Даже Скай с Эстер оказались на площади, хоть и не без помощи Моники. За парнем с самым острым из всех виданных ароматом пришёл Амару, и уже на площади тот не выглядел как режущий всё на своём пути душевнобольной. Обычный себе человек, что может царапнуть за обидное словцо, не более того. Но что Скай, что Эстер, предпочли наблюдать за всем на расстоянии от этого человека.
Не пришёл только Сандер и доктор, что поначалу бранился и подозревал своих освободителей. Первый лежал весь перебинтованный, от клюва до ног. Из-за странного костюма, который Сандер наотрез отказался снимать, справиться с ранами оказалось не так просто. Первое время он походил на истекающую кровью губку, но врач бросил вызов ранам и не без труда его выиграл. Когда стало безопасно и все остальные слезли, доктор остался сидеть на крыше с пациентом, что успел стать неплохим собеседником. Может, даже товарищем. Они, в отличие от всех, слушали друг друга и говорили о куда менее значительных вещах. Тело болело и было настолько выжатым, что не хотелось шевелить даже пальцем. Оставалось только лежать плашмя и смотреть вверх. Но когда весь город был прикован к Маччери, а о них на миг забыли, Сандер протянул руку к лицу и снял маску. И воздух показался совершенно не тем, что раньше.
Глава 20. Моя первая весна
Руки накрепко вцепились в плащ художника. Только они втроём стояли на спине огромного ската, единственного в своём роде, сделанного из бумаги. И всё равно он летел, направляемый своим создателем, бросивший вызов ветру, не живой, но настоящий. Казалось, что рождённый для кратковременного полёта, он может унести на себе только тех, кто способен осознать всю свободу неба. В столкновении двух граней трое выбрали невесомость, ветер, развивающий волосы и заглушающий крики, выбрали восторг и возможность заглянуть за горизонт. Мия стояла рядом с Кейтлин и лишь иногда хваталась за плащ Ская. Но только тело находило равновесие, как она разводила руки в стороны и смотрела сверху на целый мир, укутанный ошеломительной простотой. Взгляд скользил по небу, которое, как и прежде, не рассказывало о том, где оно начинается и где заканчивается. Но здесь, где не было места почве, деревьям и строениям, не было места никому, кроме них троих, хотя бы облака казались едва-едва, но всё же достижимыми.