Может быть, мы напоминали этим людям какую-то другую жизнь. Может быть, мы напоминали им юность и первую любовь. Мы были такие милые и чистенькие – я бы сам не отказался встретить такую девушку. Может, кое для кого из старателей мы и стали первой любовью. Мы танцевали с ними каждую ночь два года подряд, и ни разу никто из них не обидел нас ни единым движением. Это правда. Может, вам интересней было бы прочитать, что в нас тыкались неудобьсказуемым местом, или совали язык нам в рот, или хватали за воображаемые груди мозолистыми пятернями, – но нет. В том салуне собирались джентльмены пограничья. Они всю ночь накачивались виски до помрачения рассудка, они ревели песни, порой палили друг в друга из-за карточных ссор, молотили друг друга железными кулаками, но в танцах они были галантны, что твой д’Артаньян из романов про старинные годы. Свиное брюхо во время танца втягивалось, так что его обладатель напоминал уже какое-то более изящное животное. Эти мужчины мылись для нас, брились для нас и для нас облачались в свой лучший наряд, уж какой у кого был. Джона звали Джоанна, а меня – Томасина. Мы танцевали и танцевали. Кружились и кружились. Надо сказать, под конец мы стали хорошими танцорами. Мы могли вальсировать быстро и медленно. Осмелюсь сказать, что мальчиков лучше нас в Дэггсвилле не бывало. И чище нас. И красивей нас. Мы кружились в платьях, и жена лавочника мистера Кармоди (миссис Кармоди, разумеется), будучи портнихой, месяц за месяцем отпускала подолы. Наверно, не стоило кормить бродяжек – мы росли в основном вверх, а не в стороны. Может, мы и менялись, но в глазах клиентов мы были все теми же девушками. О нас шла добрая слава, и мужчины приезжали за много миль посмотреть на нас и записаться на картонки, где мы вели список партнеров. «А что, барышня, не окажете ли любезность потанцевать со мной?» – «А как же, сэр, у меня есть свободные десять минут в одиннадцать сорок пять, если желаете». – «Буду весьма признателен». Двум бесполезным мальчишкам, выросшим в грязи, никогда не жилось так весело. Нам предлагали руку и сердце, или лошадь с упряжкой, если мы согласимся пойти в лагерь с таким-то, или другие дары, которые не посрамили бы и араба в его Аравии, выкупающего невесту. Но конечно, мы знали подоплеку своей истории. Теперь я думаю, что и они тоже знали. Они так свободно предлагали нам тюремные узы матримонии, поскольку знали, что она будет лишь понарошку. Это все были аспекты свободы, счастья и радости.
Ибо жизнь старателя грязна и уныла, и, правду сказать, лишь один на десять тысяч находит золото. Конечно, в Дэггсвилле искали свинец, так что все было еще хуже. Жизнь состояла из грязи и воды. Но в салуне мистера Нуна блистали два бриллианта – так говорил мистер Нун.
Но природу не выбросишь в окошко. Мало-помалу пушок юности с нас постерся, и мы уже больше походили на мальчиков, чем на девочек, – больше на мужчин, чем на женщин. Особенно сильно за эти два года изменился Джон Коул. В смысле роста он бы и с жирафами потягался. Мистер Нун никак не мог подыскать ему платья по росту, и миссис Кармоди не успевала шить. Бог свидетель, то был конец эпохи. Одно из самых счастливых для меня мест работы. И вот пришел день, когда мистер Нун вынужден был поговорить с нами. Мы пожали ему руки на рассвете и даже пролили слезы, и в Дэггсвилле осталось лишь воспоминание о бриллиантах. Мистер Нун сказал, что будет посылать нам письма в дни наших святых, со всеми новостями. И мы должны были делать то же самое. И мы отправились в путь с деньгами, которые отложили, надеясь поступить в кавалерию. И странное дело – Дэггсвилль в то утро был пуст, и никто не вышел проводить нас. Мы знали, что мы – лишь куски легенды, и на самом деле нас в этом городе никогда не было. Нет лучшего чувства, чем это.
Глава вторая
Короче говоря, мы записались в армию вместе. Что поделать, для прежней работы мы больше не годились – так уж устроила природа человеческое тело. Нас обучили и погнали по Орегонской тропе в Калифорнию. Мы должны были ехать много недель, а потом свернуть налево, чтобы не оказаться в Орегоне. Ну, как предполагалось, так и вышло – много недель. Сначала мы ехали по Миссури и видели упадочных индейцев: они сплавлялись по рекам и вообще мотались с места на место, а кое-кто из них ехал за ежегодным пособием – некоторые даже из Канады. Жалкие, грязные на вид люди. И множество народу из Новой Англии шло на запад – попадались скандинавы, но в основном американцы, снялись с места и поехали. Нам велели держаться подальше от мормонов, направляющихся в Юту, – этим чокнутым нельзя было доверять. О них шла слава, что они – сами дьяволы. Наш сержант говорил, что, если с ними подерешься, их надо обязательно убить, но я не знаю, доводилось ли ему самому такое делать. Потом мы въехали в пустыню, но вроде как не настоящую. Впрочем, там валялись кучи костей от скота, принадлежавшего переселенцам, а время от времени по пути попадалось выброшенное пианино или шкаф – их выкидывали, облегчая ношу слабеющим быкам. Хуже всего был недостаток воды. Ужасно странно видеть пианино посреди наполовину всамделишной пустыни.