— Олег сделает такой специальный абажур, и ты сможешь работать. Из черной бумаги… Вот твои очки! — Маша, целуя Зинаиду Васильевну, дает ей футляр.
— Ничего, не беспокойтесь.
— Олег скоро получит квартиру…
— Хорошо, хорошо! Спокойной ночи…
Зинаида Васильевна вышла. Сериков включил транзистор и слушает. Знакомый марш и голос диктора: «Передаем спортивный выпуск последних известий… На ледяных полях…» Маша делает жест: «Тише, тише. А то мама…» Олег уменьшает звук. «Первое поражение хоккеистов „Спартака“… Сегодня во Дворце спорта в очередной встрече на первенство страны по хоккею…»
В понедельник большой хоккей во Дворце спорта. Футбольная страда кончилась, все забыто, отбушевало, отпылало — кажется, и месяца не прошло, а недавние страсти превратились в пыль, в газетную труху. Новый кумир возрос и чудодейственно, за каких-нибудь две недели полонил сердца этих толп, этих тысяченогих крикунов и спорщиков, пожирателей мороженого, читателей последних страниц газет. «Шайбу! Шайбу!» Гремят борты, трещат клюшки, едут канадцы, дают интервью ветераны. И знаменитый тренер с высокомерным лицом, с маленьким ртом Наполеона, кричит беззвучно на телеэкране и властным жестом посылает своих рыцарей в бой. В начале каждой зимы бывает эта юность хоккея, как в начале каждого лета — юность футбола, когда игра свежа, полна задора, и тайны, и неожиданностей, и еще ничто никому не надоело.
Сверкают огнями, кипят, шумят, как ярмарка, громадные фойе Дворца спорта перед началом матча. Очереди у вешалок, толпы у киосков с пивом и конфетами. Беготня, крики, свидания, поиски, внезапные встречи. Все тут напоминает театр, даже скорее цирк — всеобщее возбуждение, нарядные дамы, офицеры, молодые люди с пивным румянцем на щеках, иностранцы, глотающие стаканы мороженого или со скучным видом жующие жвачку; но присмотревшись, замечаете, что публика тут своя, особенная, что нарядные дамы наряжены слишком ярко, что офицеры молоды, а те, кто постарше, мальчишки в душе, что чересчур много пуловеров и свитеров невероятной раскраски и что иностранцы, жующие жвачку, не такие уж иностранцы. Один иностранец говорит другому: «Ну, что, Толик, помажем по трешнице? Даю две шайбы и ничью…»
В этой толпе, продираясь к своему сектору, двигаются Сериков и Маша. Сериков тянет за руку своего Вовку. Сегодня у Серикова очень значительный день: в первый раз он свел Машу и Вовку, познакомив их перед входом во Дворец спорта, от чего Вовка, кажется, до сих пор не может опомниться; кроме того, сегодня играют две команды, встреча между которыми всегда вызывает у Серикова сильное сердцебиение, учащение пульса, а иногда даже необходимость принять валидол; наконец, сегодня в «Московских новостях» появилась его статья «Футбол: тренеры и меценаты», где рассказана история увольнения Кизяева. Статья мгновенно стала известна всей футбольной Москве.
Вот стоит в проходе парень из профсоюзной газеты. С честным восторгом в глазах он жмет руку Серикову:
— Олег, поздравляю тебя! Прекрасная статья. Давно об этом надо было написать!
Еще один журналист спешит пожать руку Серикову:
— Смело вы запузырили!..
И еще поздравления, пожатия рук, похлопывания по плечу — пока Сериков поднимается по лесенке, на которой стоят, еще не успев рассеяться, журналисты.
Кто-то вполголоса на ухо:
— Учтите, у вас будут неприятности…
И вдруг:
— Милый Алик, ты написал глупейшую статью!
Это — старик Абрамов, известный спортивный журналист.
— Почему, Ираклий Генрихович? — Сериков остановился. Жестом показывает, куда идти Маше и Вовке. — Вон наши места! Идите садитесь, я сейчас…
Вовка независимо идет по лестнице наверх первый, за ним — Маша. Сериков остался с Абрамовым.
— Так что же, Ираклий Генрихович?
— Ну, глупости написал. Что я могу сделать? Глупости!
— А именно?
— Во-первых, название: «Тренеры и меценаты». Что за проблема? Я сорок шесть лет занимаюсь футболом и такой проблемы не знаю. Уволили Кизяева? Правильно сделали! Болтун он, бездельник…
— Неправда!
Сериков и Абрамов спорят, жестикулируя.
А в это время уже началась игра. Забегали хоккеисты. Маша и Вовка сидят рядом. Маша протягивает Вовке конфету, он отрицательно мотает головой. Вид у него непреклонный и важный. Не отрывает глаз ото льда.
— Вова, ты мне будешь объяснять, ладно? — заигрывающим голосом обращается к нему Маша. — Наверное, ты здорово в этом разбираешься. Правда?
Вовка молчит, будто не слышит. Но Маша продолжает добиваться его внимания.