— Ну, знаете — если «чипляться» за каждую ерунду…
— Это не ерунда.
— Самая типичная, мелкая ерунда.
— А я вам говорю, не ерунда.
— Ерунда.
— Нет. Очень плохо, что вы не понимаете, что это не ерунда!
Сериков вбегает в секретарскую комнату перед кабинетом Грачева. Вид у него такой, точно он лазил по грязной водосточной трубе до третьего этажа и не успел почиститься. Задыхаясь и глядя ошалело на Дору, секретаршу Грачева, спрашивает:
— Я опоздал… Павел там? — Бросается к двери в кабинет, но Дора останавливает его.
— Там, там! Подожди! — шепчет она. — Всю летучку его долбают. Хоть бы ты сказал два слова в его защиту…
— Я скажу. За что долбают-то?
— Ну, ты же знаешь: Эрэр его не переваривает. На каждой летучке — схватка… Павел Александрович уж очень самостоятельный…
— Из-за чего сегодня-то?
— Не знаю. Не поняла. Ой, жалко старика! Они его сжуют…
— Ну, ладно. Без паники. — Сериков отворяет дверь в кабинет.
— Что я говорил? — торжествует Лужанский.
— Олег Николаевич, так в газете не работают, — говорит Грачев. — Вы же знаете, что стоите в полосе. Где отчет о чемпионате по плаванью?
— Да, да! Все в порядке… Ой!
Сериков застыл посреди кабинета. Улыбка сползает с лица. Он ощупывает карманы.
— Я же был с папкой. Потерял папку…
Пауза длится не меньше минуты.
Лужанский, не выдержав, начинает хохотать.
— Я ее дал подержать и совершенно забыл…
— Знаете что, Сериков? — мрачно говорит Грачев. — Вы мне напомнили мою дочку. Её спросишь дневник, а она: «А у нас их отобрали!» А тетрадь по арифметике? «А я ее дала одной девочке!» Но ведь она в третьем классе, а вы, слава богу… Прошляпили, не делали — так и скажите. Что за детский лепет: «Потерял папку», «Дал подержать!».
— Роман Романович, но я действительн…
— Перестаньте! — отмахивается тот. — Словом, так: ставим сюда клише. А вы, Сериков, если завтра же не положите на стол готовый отчет — получите выговор. И вы тоже, Павел Александрович, как заведующий отделом. Учтите: я говорю серьезно.
Растерянный Сериков и нервно улыбающийся Лужанский выходят из кабинета Грачева.
Дора провожает их испуганным взглядом.
— Не волнуйся, Паша, — говорит Сериков, — Если я папки не найду, я напишу по памяти. Ей-богу!
— Я абсолютно не волнуюсь. Я уверен, что ты напишешь… Смешно! — Внезапно махнул рукой. — Ах, разве в этом дело…
— Я дал ее кому-то подержать. Случилась глупейшая ахинея…
Они идут по длинному коридору. Лужанский, не слушая Серикова, думает о своем и даже что-то шепчет, двигает бровями: мысленно произносит защитительную, а может быть, обвинительную речь.
Неожиданно Серикова хватает за руку стоящий в коридоре у стены и, видимо, поджидавший его молодой лысоватый человек, одетый парадно и даже щегольски.
— Олег! Я тебя жду.
— О, Саша! Привет… Познакомься, Павел, мой школьный приятель, некий Мартынов Александр Максимович, — шутливо представляет друга Сериков. — Сотрудник телевидения, радио…
— Уже нет. Ушел, ушел! — Мартынов вскинул обе руки, как при окрике «руки вверх».
Лужанский Мартынову:
— Самое главное: вовремя уйти. Верно, Александр Максимыч?
— Совершенно с вами согласен. Это точно.
Лужанский уходит.
— Ты готов? — спрашивает Мартынов.
— Нет. У меня тут случились некоторые ахинеи… А может, не пойдем?
— Ну, милый мой! Я специально к тебе тащился. Что это за номера?
— Неохота, Сашка…
— Пойдем, пойдем! Нечего валять дурака. Я ребятам сказал, что ты придешь — Бобу, Ваське… — Внезапно меняет тему: — Послушай, у вас в газете нет местечка?
— Надо узнать. По-моему, нет…
— Ты меня познакомь с редактором.
— Ладно. Только не сегодня — хорошо?
Мартынов кивает. Они идут по коридору.
Сериков вдруг останавливается.
— Может, не пойдем, а? Я же не ходил никогда… И вообще — все это… — Он поморщился.
— Что?
— Все эти встречи через тыщу лет…
— Дурачок, ты не понимаешь: это крепчайшие нити. Они сделаны из самого прочного материала — из сентиментальности… А впрочем, можно и не идти, как хочешь.
И все-таки пошли.
Неизвестно зачем. Может, просто потому, что не было ничего интереснее в этот вечер. Вот они толкаются в толпе в вестибюле, где все вместе: бывшие ученики и нынешние, пионеры и взрослые дяди и тети. Суматоха, крики, смех, узнавания…
— А, Боба Куриц! Здорово, Боб! — Мартынов целуется с черным бородатым мужчиной. Сериков тоже целуется, но как-то принужденно, без энтузиазма. Мартынов хватает за плечи какого-то крутящегося под ногами пионерчика. — Стой! Знаешь такую песню «А у нас на лестнице, в доме номер пять…»?