Благословенная и вечная кругообразность. Даже Конец Света мог повторяться раз за разом при каждом повороте неба вокруг земли — или, скорее, земли вокруг солнца, сдвиг перспективы, который никак не влияет на саму землю, хотя когда-то казался ужасным нарушением этой кругообразности. Конечно, вначале христианская история была не олицетворением, а врагом кругообразности, улицей с односторонним движением от Творения через Крест к Исходу, и для миллионов (он предполагал, что их должны быть миллионы) она такой и осталась. Но для Пирса и других (тоже миллионов, он был уверен, хотя, может быть, нужно говорить о вертикальных миллионах, начиная с предыстории, в отличие от горизонтальных миллионов, что ходят в церковь и мечеть в наше время) простая прямая история была в высшей степени отвратительна, и даже более отвратительна, чем любая другая; для него и других, подобных ему, вся история церкви (его церкви, этой церкви) была ничем иным, как процессом, с помощью которого ее первоначальное одностороннее развитие было смягчено и изогнулось, словно Змей, чтобы укусить собственный хвост[66] или историю, которая иначе стала бы невыносимой, такой, которую невозможно защищать или в которую невозможно верить. На Страстную пятницу[67] в церкви аббатства над алтарем гасился свет непрестанный[68], горевший день и ночь: Бог умрет, мир остынет. Все закончится. В Пасхальное воскресение свет зажигался опять, чтобы больше не погаснуть: Бог снова жив. В следующие святые дни все повторялось. Мы живем в истории с Началом, Серединой и Концом, но внутри этой истории есть еще одна, такая же, а внутри ее — еще одна, и каждая из них больше и длиннее предыдущей, и этому нет ни начала, ни конца.
Все равно, что Адам и его пупок.
Эта мысль, именно в таком виде — все равно, что Адам и его пупок, — вне его желания (на самом деле Пирс даже удивился, это привлекло его внимание, как будто он почувствовал рывок нити Ариадны) напомнила сразу о многом.
Он вспомнил большую книгу, в которой Y и тысяча других загадок были объяснены или подвигли к размышлениям, и статью АДАМ.
Он вспомнил день, когда впервые приехал в Дальние Горы и как в Праздник Полнолуния на реке Блэкбери внезапно осознал, что оставит свое призвание — быть учителем истории и попытается жить по-другому; может быть (подумал он тогда, наслаждаясь свободой), он откроет лавочку и по доллару за штуку будет пасти стадо трудных вопросов, на которые может ответить история. Вроде такого: как мы узнаем, попав в Рай, кто здесь отец Адам. Мгновением позже мимо него прошла высокая босая женщина в ярком летнем платье, и он услышал, как кто-то обратился к ней: «Привет, Роз».
И еще он вспомнил, как незадолго до горького финала того, чему дало начало на той вечеринке движение в его сердце или голове, он лежал в своем маленьком домике рядом с той самой рекой, и с ним была Роз Райдер. Должно быть, час заутрени[69], подумал он: час Суда, час гибели мира. Они не спали, разговаривая о непогрешимости Библии. Несколько недель Пирс тратил свою весьма солидную эрудицию — широкую, хотя и неглубокую, — устраняя ради Роз несколько расхождений между Словом и миром; одновременно он дразнил ее, высмеивал всю эту глупость и пытался вернуть ее на свою орбиту, — и она смеялась над этим, достаточно часто. И вот в ту ночь она сказала кое-что (это была деликатная археология, воссоздающая тот древний предрассветный час, отсюда, где он сейчас сидел на солнце) об эволюции и ее очевидности, и он сказал: ну пожалуйста, тут нечего обсуждать. А она — что? — она возражала или говорила, что вообще дело не в этом. А он говорил Не волнуйся, проблему легко решить и ничего не потеряется, ни Божье всемогущество, ни библейская история, ни кости и ни окаменелости, которым миллионы лет; он знает как.
Как?
Ну, сказал он, это как пупок Адама.
Старый каверзный вопрос, очень старый, может быть средневековый. Как мы сможем узнать, попав в Рай, кто здесь Адам? Мы это сможем, потому что он единственный, у кого нет пупка. Потому что у него никогда не было пуповины. У него не было матери, он не выходил из чрева, у него не было истории. Вот так и было. Но нет, конечно же, у него была история: его выросшее тело было историей, и ею же были растения и животные вокруг него, и медленно образующиеся звезды, которые он видел в небе. Вот ответ (Пирс поднял указательный палец, развивая мысль): для Бога нет времени, нет прошлого-настоящего-будущего, он может дать жизнь вселенной в любое мгновение ее истории, и вселенная возникнет именно тогда, когда Он пожелает, со всеми ее нетронутыми предыдущими тысячелетиями. Понимаешь? — сказал он Роз. Вселенная не существовала до этого мгновения, а после него существовала всегда. И на шестой день он сделал человека из праха и вдохнул в него жизнь: на голове у человека уже выросли волосы, во рту зубы, на лице борода, и на животе у него был пупок, оставшийся от его не существовавшего бытия в виде плода, его онтогенез, которого никогда не было, повторял филогенез[70].
67
Страстная пятница (также Великая пятница, лат. Dies Passionis Domini) — пятница Страстной недели, которая посвящена воспоминанию крестной смерти Иисуса Христа, снятию с креста Его тела и погребения.
68
Имеются в виду следующие строчки из «Реквиема», заупокойной католической мессы:
Вечный покой даруй им, Господи,
И свет непрестанный пусть им сияет.
70
Филогенез — историческое развитие биологического вида, а онтогенез — индивидуальное развитие организма. Согласно известному научному представлению, онтогенез определяется филогенезом. — Прим. редактора.