Дальше и дальше, под еще одной галереей, мимо закрытого сейчас рынка, клеток с гусями, утками и голубями; еще один темный туннель, бочки, сочащиеся водой; непохожие, но неотличимые друг от друга переулки разбегаются во все стороны; и вот, наконец, дом, который они искали, самый знаменитый дом квартала, перед которым, как всегда, была небольшая толпа.
Удивленная их появлением с маленьким осликом без поводка или недоуздка, толпа раздалась и позволила актерам войти во двор. Том и его товарищ через внутреннюю дверь вошли в дом, поднялись по лестнице и направились по неосвещенному коридору, Том при этом шарил руками перед собой, чтобы найти дверь; он первый двинулся через помещение, набитое женщинами и девочками, их бледные лица были освещены огнем вечерних свечей; они шушукались между собой и смеялись, актеры прошли мимо них и оказались в дальней комнате, bet ha-midrash[292], где Великий рабби учил, а мужчины и мальчики слушали и читали.
Это был Йегуда Лев бен Бецалель, самый знаменитый из всех знаменитых мудрецов Праги. Евреи из России и Дамаска, Феца и Венеции приезжали сюда, чтобы спросить у него совета. Доктор Джон Ди, когда жил здесь, услышал о его мудрости, о его rabínská moudrost[293], и пришел, чтобы учиться у него. Сам император Рудольф благоговел перед ним и однажды призвал Рабби в Градчаны, чтобы задать ему вопросы. Зять Рабби, Исаак Коган, позже записал, что Рабби привели в маленькую комнату; отдернули занавесь, вошел император, задал ему несколько вопросов и ушел. Какие вопросы? Какие ответы? Как заведено в имперской практике, то, о чем они говорили, не разглашается, записал Исаак Коган.
Что там актеры сказали рабби, какую хитрость применили, этого оказалось достаточно, чтобы заставить этого большого спокойного человека выйти из переполненной комнаты и спуститься во двор; там терпеливо стоял ослик, поводя большой головой из стороны в сторону; и рабби отослал других просителей, ждавших там, наклонился, уперев руки в колени, к Ослу и ждал, когда животное расскажет свою историю, — актеры пообещали, что оно сделает это само.
И оно рассказало, от начала до конца, а люди, пришедшие с ним, дополнили. Рабби, который посчитал оскорбительным для бесконечной изобретательности всевышнего удивляться тому, что рассказывает Осел, дослушал его в молчании. И только потом спросил, чего же хочет от него это животное.
«Я желаю, — сказал Осел, — сбросить с себя форму, в которой сейчас нахожусь, и приобрести тело, более подходящее духу, живущему во мне. Ибо я не могу ходить в собрания людей в таком виде. Меня с презрением отринут или сожгут как демона. Опять сожгут».
«А почему, — спросил тогда рабби (на еврейском языке, который старик-секретарь перевел на немецкий для Осла и его товарищей), — ты пришел ко мне? Почему ты думаешь, что у меня есть лекарство для тебя?»
Его гости посмотрели друг на друга, никто из них не хотел говорить первым, хотя все знали, почему сюда, почему он. Он был Махараль[294], не только мудрый, но и добрый, и способный, благодаря своим знаниям и святости, совершать чудеса. Все знали, что однажды он создал голема, фигуру из земли, лежащую на земле же, — словно мертвец или та фигура из грязи, которую впервые слепили Божьи пальцы, — которую рабби затем при помощи молитв и других ритуалов, о которых мало кто знал и еще меньше, кто осмелился бы повторить, заставил голема двинуться, пробудиться, приподняться. Какое-то время тот нетвердо сидел, опершись на локти, роняя земляные комья и с изумлением глядя вокруг себя (или тогда он еще был неразумной глыбой, в которой сознания было не больше, чем в Uhrwerk[295] фигурках императора, которые выполняли его приказания, словно придворные и рыцари, но были всего лишь металлическими штифтами и пружинами — тоже землей?), и, наконец, поднялся на нетвердые земляные ноги — не очень хорошо получившиеся, хотя все равно поразительные, — готовый подчиняться приказам Махараля, и так стоял, пока из его грязного рта (или уха, согласно другим сообщениям) мудрец не вынул shem ha-meforash[296], капсулу, содержавшую Имя, которое оживило голема, после чего огромная фигура рассыпалась, опять став земляными комьями. Или — говорили другие — пока рабби не стер диакритический знак священного слова Правда, emet, написанного на лбу голема, превратив его в столь же священное слово met или Смерть[297].
«Это недостоверные истории, — сказал Махараль. — Такие вещи могут быть сотворены при помощи хитрости, но обладающие истинным знанием держатся от них подальше. Вдавить свет в темноту, смешать чистое и нечистое? Те, кто занимается этим, вероятно, храбрые люди и, вероятно, много знают, но пусть Всевышний, да будет он благословен, убережет меня от подражания им».
292
Дом учения (ивр.). Особое место для изучения Талмуда, мидрашей и галахических постановлений. Согласно еврейской традиции, мужчины и женщины учатся (и молятся) раздельно, поэтому в «Доме учения» обычно были мужские и женские классы.
296
Шем ха-мефораш, семидесятидвукратное имя Бога (ивр.). Считается настоящим именем Бога из 216 букв, полученным на основе трех стихов книги Исход (14:19–21).
297
Неточность. Чтобы превратить одно в другое, нужно стереть первую букву, а не точку под ней, которую обычно не пишут в обычных текстах, но пишут в религиозных.