Однако же он не мог решиться.
И в этот момент к воротам Гейдельберга подъехала английская труппа, Englische komödianten[343], прибывшая с новыми пьесами, барабаном и тамбурином, зверями и акробатами; они разбрасывали лепестки роз и соль. Елизавета захлопала в ладоши. О, это лучшие, сказал Ангальт, который знал все, лучшие в трагедии, комедии, истории, исторической комедии, трагической истории, пасторальной трагической исторической смешной.
Что они ставили? «Игру в Шахматы, представляющую Свадьбу Белой Королевы и Червонного Короля, вместе с бесконечными шутками Купидона, и пробуждение его матери, Венеры»; «Взвешивание мысли, могучей и мудрой, и кто не выдержал испытания»; «Торжественные Клятвы братьев Золотого Камня защищать Короля и Королеву, их Сына, их Дочь и всех людей доброй воли»; «Трансформации и Чудеса земли, воздуха, огня и воды, объединение Розы и Креста и возвращение, с течением времени, всех хороших вещей».
Пьеса, прошептал Том товарищам, это то, чем мы поймаем сознание короля.
И Фридрих принял корону Богемии. В сентябре 1619 года он написал Богемским Сословиям: Это божественное призвание, я не могу отказаться. В следующем месяце чета двинулась из Гейдельберга, рука в руке прошла под Воротами Елизаветы, одетая в соответствующие астрологические цвета — она в цветах Венеры, белом и голубом, он в цветах Марса, золотом и красном. Как бы переворачивая музыку божьей милости[344], которую играли, когда Елизавета приехала из Англии, барабаны и трубы играли в страстном фригийском ладу[345]. Позади шли солдаты, слуги, вельможи, дамы, оруженосцы, пажи — и их актерская труппа. За холм, в далекую страну.
Им потребовалось несколько недель, чтобы достичь Праги. Преобразование мира, по которому вы проезжаете, требует значительно больше времени, чем если просто преодолевать расстояние. Во всех городах и городках Рейнской области народ лил слезы, когда Фридрих и Елизавета проезжали мимо, как будто они везли с собой свою родину. По другую сторону от границы города и городки Богемии радостно встречали их с радостью, забрасывая розами; потом, когда они поднялись на горы, из леса вышла толпа косарей, крестьян-гуситов (или переодетых актеров), которые гремели своими цепами; их предводитель, гуситский проповедник, произнес длинную речь, полную благословений и приветствий. Под их правлением земле Гуса бояться нечего.
И пусть они оставались всего лишь счастливой парой, молодыми родителями (один сын уже пронзительно кричал в кроватке, вторым она была беременна), что могли обидеть своих новых подданных и задеть их чувства, но разве это было важно? В Праге наряды Елизаветы шокировали кальвинистов, ее грудь была символом, конечно, но одновременно и просто женской грудью, слишком открытой. Король голый плавал во Влтаве, а она со своими дамами смотрела на него с берега, к ужасу старейшин. Пускай бормочут что хотят, лучше посмотрите, как он выходит из волн, словно Леандр, словно юный речной бог. Еще больше людей были шокированы, когда она решила сбросить древнее тело с распятия, стоявшего посреди Карлова моста. Это тело совершало чудеса для тысяч, его приколоченные гвоздями ноги стали гладкими от поцелуев верующих. Этот голый пловец, сказала мстительная Елизавета[346].
Бывшие джорданисты — неузнанные своей старой публикой, перед которой они когда-то ставили Faustspiel[347] и комические выдумки осла Онорио, — теперь играли под эгидой короля и его королевы, перед разодетыми в золотую парчу людьми, в пражских дворцах и особняках, под музыку из античных пьес; они играли драмы, которые были великими Обещаниями, в них действовали ипостаси Добродетели и уморительного Порока, а зрители смеялись, плакали и решали изменить свою жизнь. Они ставили «Изгнание торжествующего зверя»[348], они ставили «Свадьбу Агента и Пациента», они ставили «Апофеоз Рудольфа II на Счастливых Островах». Хотя Филипп Габелльский и его труппа не стали участвовать в праздничной процессии Всех Систем Мира, прошедшей, быть может, преждевременно, по улицам в честь королевской четы — как можно изобразить его бесконечную, вечно длящуюся вселенную с солнцами и планетами? — но они могли смотреть и смеяться. Ученые из Каролинума[349] представили мир по Птолемею, со сферами, эпициклами и зеленой Землей, оберегаемой Божьими руками, зрачком его глаза; мастера из императорской обсерватории изготовили видение Тихо Браге: словно журавли, взлетали акробаты, изображая планеты, скачущие по кругу вокруг солнца из золотой фольги, причем солнце и планеты кружились вместе (толпа ахала, следя за их полетом) вокруг все той же зеленой Земли[350]; и наконец, тридцать волов тянули огромную повозку Коперника, которая везла солнце — огромную лампу, что горела сквозь стеклянную звезду, — а вокруг него разбросаны все планеты, включая маленькую Землю. В сиянии стеклянного солнца можно было разглядеть лик, который считали Всевышним, но некоторые утверждали, что он скорее похож на Галилея. Следующей появилась развеселая повозка Кеплера, орбиты планет вокруг солнца в центре изображались пятью геометрическими телами, в каждом из них готовился соответствующий напиток: старое пиво для Сатурна, белое вино для Венеры, золотое токайское для Юпитера — возможно, из-за них, которые раздавались слишком свободно, но постепенно шествие пришло в беспорядок, повозки столкнулись, волы и серые лошади стали толкать друг друга, кучера не сумели их остановить, и, наконец, все Системы Мира стали раскачиваться, флаги, объяснительные надписи, сферы и mappa mundi[351] попадали друг на друга — в конце концов это лишь штукатурка, дранка и бумага — и безнадежно перемешались; священники, ученые, ремесленники и солдаты начали драться, солнце Коперника погасло, актеры, одетые планетами, срывали наряды друг с друга, открывая обнаженное существо. Так что все повеселились до упаду, хотя некоторые из присутствующих восприняли это как тревожное предзнаменование: нарисованные миры столкнулись, а если так, то почему не миры, которые они изображали?
344
Автор использует английский перевод значения Хесед, одной из сфирот. — Прим. редактора.
346
Елизавета часто проявляла недовольство, говоря, что крест мешает ей смотреть на город из окон королевского дворца Пражского града. Однажды, проезжая на санях по мосту, она сказала, что не может видеть «нагого бородача» на кресте. Она давила и давила на мужа, пока, в конце концов, он не выполнил ее просьбу.
348
Написана примерно в 1582 году. В этой аллегорической поэме Бруно описывает обсуждение античными богами существующих созвездий и их решение сменить старые небесные образы, часто связанные с порочными страстями и греховными действиями, на добродетели ренессансного века. Выше приводились цитаты из этой работы. Ср. прим. 214 и 253.
350
Речь идет о гео-гелиоцентрической системе мира с неподвижной Землей в середине, которую почти никто не принял, кроме инквизиции. — Прим. редактора.