— А они страшные?
— Нет. — На этикетке, которая клеилась на их фирменные банки с вареньем, был изображен монах, в капюшоне и без лица, помешивающий свое колдовское варево: Пирс показал ее девочкам перед отъездом. Название их ордена тоже могло немного встревожить, как ему только что пришло в голову[457].
— Ты сказал, что не можешь говорить.
— Я-то могу. Они не могут.
— Надеюсь, ты там хорошо проводишь время, папочка.
— Спасибо, Мэри.
Вита издалека тоже прокричала что-то одобрительное.
— И тебе спасибо, Вита. Я люблю вас обеих.
Жена Пирса, которую звали Ру, опять взяла трубку.
— Это было чудесно, — сказал он.
— Да. А теперь возвращайся к работе, — сказала она, — рохля.
III. CARCER[458]
Глава первая
Когда Пирс вернулся из Европы в Дальние горы, был март, почти закончился оборот вокруг солнца, с тех как он уехал из Нью-Йорка. Сейчас у него не было здесь дома, как тогда: ни работы, ни машины и ни одной причины быть здесь, а не где-то в другом месте. В Блэкбери-откос он, конечно, приехал на автобусе, — туда, где две реки — Блэкбери и Шэдоу — встречались, образуя Y; тучная долина с одной стороны, каменистая вздыбленная земля, поросшая лесом, с другой.
Пирс оставил чемоданы там, где их сгрузил, у магазинчика, где остановился автобус, и пошел по Ривер-стрит к мосту над Шэдоу. Он прошел мимо Бесплатной библиотеки и «Дырки от пончика» и многое вспомнил. Тогда он думал, что, куда бы ни уехал и на сколь долгое время, эти места — город, его окрестности и его реки — всегда будут для него Дворцом Памяти или, может быть, Стояниями на Крестном пути (здесь Иисус упал в третий раз)[459]. Однако на самом деле так не было, так всего лишь казалось.
Перейдя через мост, он, как проинструктировала его Роузи Расмуссен, свернул на дорогу, идущую вдоль реки к автосервису «Блуто», где хозяин, Джин, дешево сдавал в аренду несколько старых машин: «Автопрокат Джина». Потом, в большом, старом и вонючем, но необязательно опасном седане («жар-птица»[460]) он поехал в Литлвилл. Вдоль дороги форсития усеивала ветви безымянного косматого кустарника, тонкие и покрытые снегом, когда он видел их в последний раз. Никто не ехал навстречу и не появлялся сзади. Он обнаружил, что едет даже медленнее, чем обычно, будто в чьей-то похоронной процессии. Он огляделся вокруг, чтобы посмотреть, что изменилось, а что осталось прежним; но (все мы это знаем) изменился наблюдатель и одновременно остался неизменным.
Добравшись до каменных ворот Винтергальтеров[461], он заехал внутрь. Вверх, к большому дому кремового цвета, с его каминными трубами и фронтонами, а оттуда вниз, к его маленькому подобию, домику для прислуги или гостей, в котором он жил. Вот его бедная старая машина, потонувшая, как вытащенная на берег лодка, в свежей траве. Удивительно: перед домом и на газоне выросли зеленые трубки, которые могли быть сотнями, тысячами нарциссов, о существовании которых он и не подозревал. Никогда не подозревал. Он почувствовал, что вот-вот заплачет. Еще более удивительно — дверь была приоткрыта.
С первыми зимними морозами дешевая и ненадежная система, обеспечивавшая бунгало водой из колодца на холме, замерзла, и Пирс уехал из дома, слив воду из труб и вычистив туалет, насколько это было возможным; он увез с собой то, что считал ценным, а прочее оставил; был выслан и сбежал одновременно. Он написал письмо Винтергальтерам во Флориду, в котором объяснил, что не сможет присмотреть за их домом, как обещал, подвел их, как они подвели его (черт возьми, Пирс, это не твоя вина, сказала Роузи Расмуссен).
Он толкнул дверь кончиками пальцев, и она открылась внутрь легко, услужливо. Однажды он видел во сне, как делает это, но не помнил, что было дальше. В действительности эта дверь чаще всего плохо защелкивалась, когда он закрывал ее за собой, и, вероятно, даже тогда, когда он закрыл ее в последний раз. И дом стоял открытым, возможно, много месяцев. Он осторожно вошел, готовый встретиться с новым жильцом, сквоттером или каким-нибудь животным.
Никого. Пахло холодом, пылью, плесенью, его печалью. Как вообще ему пришло в голову, что он может жить здесь — тогда или сейчас?
Вы помните, как все располагалось: парадная дверь открывалась в маленькую жилую комнату; с одной стороны кухня и с другой стороны, через арку, столовая, которую он превратил в кабинет. Да, а сзади крытая, выстланная плитами веранда. И еще ванная, а за ней спальня, которую Роз Райдер называла Невидимой. Вы входили в Невидимую Спальню через ту закрытую дверь, которую он мог видеть из кабинета, где находился.
457
Обыгрывается многозначность английского названия Retreat. Среди множества значений есть, например, и «психиатрическая клиника». — Прим. редактора.
459
Имеется в виду путь Христа на Голгофу с крестом на плечах. В нынешнем Иерусалиме называется Виа де ла Роза. По дороге традиционно отмечается четырнадцать остановок (стояний). Третий раз он упал на Девятой остановке.