Вудли медленно кивнул.
— Ты действительно веришь, что был сконструирован противолучевой аппарат и что он будет работать?
— Да. В этом я уверен. Но гедонисты никогда не согласятся освободить человечество.
— Интересно. Возможно, на них каким-то образом можно оказать давление.
— Они гении. А мы нет.
— Я знаю, — согласился Вудли. — Но мне кажется, ты кое-что забыл. Они тоже могут ошибаться. Они пытались учесть все возможные известные им негативные факторы, которые могли оказать влияние на их жизнь. Гедонисты могут защититься от этого. Но я для них новенький, Гарт. Они лишь формально проверили меня на наличие инфекционных заболеваний. Но они не учли тот факт, что самые смертоносные вирусы рождаются в уме.
ГАРТ ВОПРОСИТЕЛЬНО уставился сквозь прорези в капюшоне на своего собеседника.
— Может быть, стоит попытаться повлиять на Сенат психологически? — спросил Вудли.
— Для них я мистер Икс, темная лошадка. Если я смогу распространить пропаганду, посеять среди людей недовольство своим образом жизни...
— Гедонисты этого не допустят, — настаивал Гарт. — Для них главное — удовольствие. Любая оппозиция устраняется.
— Проще говоря, меня убьют? — спросил Вудли.
Такое явно не соответствовало его впечатлениям об этой странной культуре.
— Я сказал устраняется. Они не причиняют физического вреда, убирают с глаз долой или воздействуют на разум гипнозом до тех пор, пока все мысли о бунте не сотрутся. Они первоклассные психологи. Я бы тоже стал гедонистом, если бы не притворялся одним из них.
— Хорошо... — Вудли задумался. — Позволь мне все прояснить. Сколько времени понадобится, чтобы обратить все вспять? Как долго должен работать луч?
— Его волны распространяются со скоростью света. Всего лишь мгновение или два, и человек восстановит свою память, вернет свою жизнь к тому, на чем он остановился в 1942 году.
— А сам проектор уже готов? — продолжал расспрос Вудли. — А нельзя ли добраться до него и включить? Там есть охрана?
— Жизнь в Центре подчинена только кодексу удовольствий. Любое отклонение сразу выявляется. Ты думаешь пробиться к проектору с боем?
— В этом нет необходимости, если только нет охраны.
— Там нет ... черт! — Гарт неожиданно сменил тему разговора. — Мир поприветствует меня как благодетеля! Я стану более знаменит, чем Ньютон или Галилей!
Вудли нахмурился, а Гарт увлеченно делился своими мыслями и, казалось, ничто не сможет его остановить. Тирада против гедонистов была смешана со странным хвастовством, которое определенно что-то напоминало Вудли. Он вспомнил о Гарте и многое другое, и это неприятно поразило его. Какие-то неуклюжие ощупывающие жесты, короткие колебания в речи, поиск слов, ворчливая нотка ... о чем это ему напоминает?
Внезапно он все понял, испытав ужасное потрясение. Старик, который был частью его воспоминаний до 1942 года, говорил и действовал точно таким же образом. Он подыскивал нужные слова, по-детски рассуждал о недостойности жизни тех, кто, как ему казалось, ненавидел его. Мания преследования? Безумие? Нет. Просто старость.
Гарту было уже более ста пятидесяти лет. Разум дикарей снаружи, как и их тела, был заморожен в неизменном состоянии застоя, в котором они двигались слепо, по инерции. Но все сто тридцать лет Гарт думал, работал и все помнил.
В голову Вудли пришла странная мысль, которую он когда-то читал о бессмертных. Но эти бессмертные были беззубы, слепы, глухи и официально не признавались властью полноценными людьми. Только мысли о еде для них что-то значили, но и вся еда, по их выражению, была безвкусна из-за притупленных чувств. Гарт не был таким, но он, несомненно, страдал старческим маразмом. Это объясняло бы его злобную ненависть к гедонистам.
Вудли стало интересно, что еще таилось в голове Гарта. Это было все равно, что играть с динамитом, имея в качестве союзника человека, который в любой момент может снова впасть в непредсказуемые капризы старости. Так вот в чем была кара бессмертия!
ВНЕЗАПНО ВУДЛИ стало страшно. Более чем когда-либо он был полон решимости спасти человечество от ужасной судьбы. Он видел картину мира на тысячу лет вперед, населенную существами, которые уже не были даже дикарями, чудовищными пародиями на человечество, деградировавшее сверх всякого воображения.
Перебив Гарта, он задал очевидный вопрос:
— Ты говорил, что имеешь влияние на членов Сената. В чем оно заключается?
Было гораздо более вероятно, что ученому, чей разум медленно разрушался, будут поручены простейшие обязанности, а не что-то, требующее ясного и напряженного мышления. Гарт удивленно поднял голову.