В голове набатом, совсем как в тот вечер, звучали замирающие от недостатка дыхания и мужества слова журналиста: «Отряд «Д-11/64 — „Оборотень“» в полном составе сегодня днем был убит в ходе выполнения боевого задания…»
В ролике крутили фотографии. Тринадцать молодых ребят: двенадцать парней и одна девушка. Старшему едва исполнилось двадцать пять, младшему — не было и девятнадцати. В голове пронеслись картинки годовой давности, и меня вдруг словно током ударило.
Я ее узнал. Единственную девушку в отряде — в ролике ее назвали сержантом…
Помню, потом говорили, что „Оборотень“ в полном составе выжил и заявился на собственную панихиду в стенах главного храма страны, с торжественно-усталым окровавленным видом вручив президенту пакт о безоговорочной капитуляции врага, а после быстренько сделал ноги, несмотря на полумертвое состояние.
Но слышать краем уха и видеть своими глазами — не одно и то же. Я мотнул головой и сделал с десяток шагов вперед и снова замер каменным изваянием самому себе.
В круге у костра сидело тринадцать человек — куратор с чашкой чего-то горячего в руках и блаженной улыбкой на рыжеватом в свете огня лице и двенадцать парней — один играл на гитаре, остальные сидели, покачивались и улыбались.
Я мог понять, почему, чтобы узнать тех, кого встретил, потратил больше двух недель: ни куратор, ни ректор на портрете не были точными копиями людей из телевизионного ролика, отличий было предостаточно, и все же это были они. Сержант и ее двенадцать рядовых. Тринадцать „оборотней“, остановивших кровавое безумие и чуть было не положивших свои жизни рядом с тысячами других, менее удачных их сотоварищей.
Саша, дернув плечом, вышла из-за кустов и с размаху села на плед рядом с сержантом. Та приоткрыла глаза, улыбнулась и подвинулась, давая ей больше пространства. Кто-то из парней протянул дымящуюся чашку, а мелодия полилась по второму кругу. Создавалось ощущение идиллии.
Правда, продлилось оно ровно до того момента, как папа вдохнул поглубже и громогласно чихнул, распугав прилетевших на свет костра ночных мотыльков.
Девушка с бордовыми волосами, схваченными на макушке в тугой хвост и крупными кудрями спускающимися до самой земли, вздрогнула и повернулась к нам, после чего отдала кому-то свою чашку и вскочила на ноги.
— Опаздываете.
Я опустил глаза вниз и втихаря улыбнулся. На душе отчего-то было хорошо. Сержант смерила снисходительно-недоверчивым взглядом моих родителей и подтолкнула меня ближе к костру.
— Хотели познакомиться с преподавателями, — лениво протянула она и забавно фыркнула, встретившись взглядом с дюжиной задумчивых глаз. Девушка указала на пятерых парней и напустила на себя псевдосерьезное выражение. — Физика, химия, геометрия, биология, физкультура. Поближе познакомишься на занятиях. — Она не выдержала и рассмеялась, увидев напущенные серьезность и внимание на лицах парней, а потом аж подпрыгнула и схватила меня за руку.
— Надо тебя с англичанкой познакомить, она у нас единственный гуманитарий, ни с кем не перепутаешь!
Я бросил взгляд на Сашу. Та сидела, выпучив глаза и с трудом сдерживала смех, но, все-таки совладав с собой, заявила:
— В кабинете сидит какой-то прыщ из министерства. Просил тебя позвать где-то минут сорок назад.
Что удивительно, сержант скорчила кислую мину и, не выпуская моей руки, горным козлом поскакала к поместью. Пришлось подлаживаться под ее шаг, чтобы не отстать. Родители скакали где-то позади: все-таки возраст уже не молодой, им тяжело даются такие марш-броски.
Окончание парковой дорожки уже привычно встретило световым и звуковым взрывом, но это не заставило остановиться бодрого куратора. Она буквально запрыгнула на крыльцо и влетела внутрь — вовремя, чтобы застать выходящую из дубовых дверей девушку, темные волосы которой были растрепаны, глаза блестели шальным блеском, а неумело подобранное платье выделяло и без того большую грудь, делая узкий таз еще уже. Я буквально почувствовал, как папу с мамой передернуло за моей спиной: выбор одежды был для них своеобразным хобби, они бы ни за что не позволили себе или моим младшим сестрам подобный наряд.
Но явление чувствовало себя более чем удобно в ярко-синем одеянии. Правда, ровнехонько до того момента, как при попытке сделать шаг не покачнулось и не встретилось носом с кафельным полом. Куратор рядом со мной шумно втянула носом воздух, буркнула что-то про „не умеющих пить и ходить неприятностях“, в считанные мгновения пересекла холл и нависла над подвывающим и подергивающим ногой в туфле на двадцатисантиметровой шпильке телом.