Когда он приблизился, стало видно, что проказа поразила его лицо и лоб, выела глаза… изуродовала нос и губы… Гноящийся рот произносил какие-то бормотания довольно высоким голосом… Но самым отвратительным было то, что из-под лохмотьев на худом истощенном теле его проступала очень большая безобразная грыжа, также вся в струпьях. Там же, под ребрами, но на другом боку гноилась глубокая язва.
Художник, завидев прокаженного, попытался было увильнуть, подхватив под руку Комарова… Но слепец вдруг изменил траекторию и пошел прямо наперерез, громко стуча сучковатой клюшкой. Стали доноситься до слуха его слова:
— Безумие, грезы, праздное забытье… О если б вы знали, как легко проснуться от этих грез… Как одним движением мизинца вы разорвали бы свои мрежи… Вы бы долго смеялись от удивления… Но вы в плену собственной злобы… Обида, вина, эта упрямая бестолочь у вас в крови, она точит вас как голодный червь и никак не насытится… Вы хотите смерти, но вместо смерти получаете под сердце стрекало еще большей злобы.
Увильнуть не получилось. Тогда Шапошник остановился и громко выкликнул, обращаясь к прокаженному:
— А, это ты, Нефалим!.. Тебя еще носят твои кости? Что это ты проповедуешь? И что ты сам здесь делаешь, весь в струпьях? Скоро последние твои ошметки осы-пятся… А ты еще рассуждаешь о безумии!..
Комаров поймал себя на мысли, что оба они — прокаженный и художник — были чем-то неуловимо похожи.
Старец сделал еще пару шагов к ним и, подняв палку и запрокинув плешивый подбородок с остатками наполовину вылинявшей бороды, обращаясь куда-то в отдаленную высоту, пробормотал:
— Меня лишили глаз, чтобы я не видел Врага! Глупцы! Разве для этого нужны глаза? Я слеп и жалок, разбит и сокрушен. Но я сам сделался его зеркалом!
С этими словами прокаженный подошел совсем близко и стал шарить руками, как будто в попытке ухватить Комарова за руку. Но художник ударил его тростью по рукам и воскликнул:
— Спятил, старик, и немудрено… Если даже мертвая вода его не лечит. Это тебе наказание за упрямство. Не хочет даже здесь расстаться с мыслью о Враге! Невиданное дело! Пойдем, пойдем прочь от него!
— Выродок! — трусливо в спину обругал прокаженного Брахман, отойдя уже на несколько шагов. — Твое место на помойке… Зачем ты поднимаешься на наш ярус?! Заразу разносишь?!
Встреча со старцем поражала Комарова, хотя из его речей он ровным счетом ничего не понял. Но этот лепет кликуши каким-то образом цеплял самое нутро…
Художник увлек собеседников в другой сектор. После встречи со слепцом он, казалось, был расстроен, на него находили приступы кашля, кровавые капли летели из его рта, и он приговаривал все время присловье из двух слов: «Дурной знак… Дурной знак…»
Рука помощи
Комаров больше не искал с ними встречи. Он был немало ошеломлен новыми событиями, нарушившими привычный ход вещей и показавшими, что в Ликополисе жизнь более разнообразна, чем принято было
считать. Однако обычная зыбучая круговерть брала свое. Спустя многие месяцы Комаров уже не вспоминал двух эстетов, которые, несмотря на обилие своих красноречивых слов, как-то уплотнялись в комаровском забытьи, теряли очертания на общем сером фоне Ликополиса, будучи его частями, плоть от плоти. Другое дело — прокаженный старец, которого за все время пребывания в городе-лабиринте Комаров видел потом еще раза два. Однажды они оказались довольно близко. Прокаженный распугивал толпу своим видом. Кто-то из пульверизатора обрызгал его «мертвой водой». Но язвы только запузырились от зелья, но не проявили никаких признаков исцеления. В ответ на это прокаженный изверг проклятия и принялся плевать в обидчика своей ядовитой слюной.
Фигура старца была загадочным ярким пятном на фоне Ликополиса, совершенно невероятным здесь явлением. Для стражей он был чем-то вроде неприкасаемого… С его блужданиями мирились… Вот с ним Комаров хотел бы встретиться один на один, ему бы он задал вопросы, хотя речи старца были уж слишком бессвязны… Через какое-то время в судьбу Комарова вторглись не менее важные события, и они полностью его увлекли. Наступил день, когда к нему самым неожиданным образом пришла помощь.
Во всем этом смоге и мраке время от времени некоторые заключенные города-лабиринта принимают вести с Земли. Одни слышат голоса, другие видят какие-то образы, которые с точки зрения текущей реальности Волчьего города должны быть истолкованы как галлюцинации. Однако в результате узники, как будто получив неожиданный глоток кислорода, испытывают прилив сил и переживают вспышку озарения, пробуждающую силу памяти. Стражи называют это маниакальными состояниями.