— На Земле или на Небе помнят меня… Я еще не до конца обезумел здесь. Неужели нет никакой надежды?.. Ведь отсюда есть выход?..
Ни один мускул не дрогнул на лице факира. Он полностью отвернулся от Комарова, открыл блокнот и зашуршал чем-то. Через полминуты он двинулся к дверям лифта и бросил тихим голосом:
— Ты нарушаешь закон… За это полагается карцер, разве нет?..
При этом белки глаз факира резко скользнули по направлению к тому месту, где он только что стоял. Комаров боковым зрением, несмотря на тусклый свет, заметил там какое-то белое пятнышко. В этот момент лифт с грохотом остановился. Это был 95-й ярус. Факир поспешно вышел. Тетка также поднялась и шаркающей походкой вылезла на этом этаже. Контуженый доходяга все так же безучастно стоял в своем углу.
Тогда Комаров присел на одно колено и молниеносно провел ладонью по тому месту, где видел пятно. Это был клочок плотной бумаги. В висках застучало: факир дал ответ. Зажав бумажку в кулаке, он пулей, несмотря на тяжелую обувку, вылетел на этаж, при этом чуть не сбив двоих собиравшихся войти в лифт фантастического вида узников, у которых вместо рук из рукавов роб высовывались ногочелюсти.
Заветный отсек
Комаров сбавил скорость и осмотрелся. Факира нигде не было видно, он как сквозь землю провалился. Тетка, продолжая блажить, нервно теребила волосы, вытягивая перед собой двумя пальцами редкие грязные пряди, вновь и вновь выкрикивая при этом абсурдные слова. Другие пассажиры, ждавшие лифта не вверх, а вниз, не обращали на Комарова внимания.
Он прошмыгнул в отдаленный и темный край отсека, скрылся за многоугольной пилястрой, так что стал невидим для тех, кто толпился в холле. Опустившись на четвереньки, Комаров разжал потный кулак и расправил на ладони обрывок бумажки. На обрывке чем-то вроде химического карандаша было начертано резким нервным почерком: 133-43.
Сомнений быть не могло: эти цифры означали номер отсека.
Комаров тщательно изорвал, истер бумажку в мельчайшие клочки и вышел из-за пилястры. У лифта с нетерпением, маясь и переминаясь с ноги на ногу, стояли несколько обыкновенных человекообразных узников и один с сильно деформированным телом. Всем им не было никакого дела до Комарова. Тогда он, облегченно вздохнув, подошел к решетке атриума и заглянул вниз.
В огромном пространстве мегаполиса кишмя кишело все то же броуновское движение несчастных душ. Продолжалось перемещение лифтов, где-то разносились истеричные крики пытаемых во мраке, внизу вереницами проходили вновь прибывшие. Комаров просунул сквозь решетку кулак и разжал его — измельченная в крошево бумага разлетелась, подхваченная потоками воздуха из вентиляционных отверстий.
Впервые за нескончаемые годы и десятилетия у него появилась волнующая надежда.
Комаров не сразу ринулся в отсек 133-43. Он выждал несколько дней. 133-й ярус относился к числу пустынных. На этих ярусах можно было вообще никого не встретить, и это само по себе было некоторым утешением.
Лифты в 43-м секторе были не просто старомодными, с решетками и двойными дверями, как в домах середины XX века. Они находились в аварийном состоянии. Тот лифт, в котором ехал Комаров, был разболтан, с оторванной створкой внутренней дверцы. Последний из попутчиков Комарова вышел на 108-м этаже. Кнопка «133» не западала, но это не значило, что Комаров с первого раза окажется в нужном ему месте. Так и случилось: лифт даже и не думал останавливаться на 133-м ярусе — он продолжал набирать ход и рвался вверх. Видимо, был неисправен ограничитель скорости, и вот уже ускорение приобрело угрожающий характер.
Потоки воздуха выли сквозь щели, по мере набора скорости лифт все сильнее трясся и стучал, к тому же он постоянно задевал за какие-то перекладины. Становилось весьма прохладно, и вот Комаров входил уже в зону ледяного холода, тем более ощутимого из-за сквозняков. Наконец, на 154-м ярусе тряска стала уже совершено несносной, лифт в каждом этаже мотало маятником, к тому же трос как-то жалобно тренькал, как будто он был надорван. Комаров вцепился руками в облезлые железные поручни, руки коченели от холода. Нависла очевидная опасность превратиться в застывшую душу.
Через щели лифта просматривались не сплошные бетонные перекрытия, а какие-то опоры. Видимо, это была самая верхняя часть Ликополиса. Где-то недалеко было уже до «крыши», о существовании которой, впрочем, ничего не было известно. Пролетев еще несколько ярусов, лифт с тяжелым гулом ударился обо что-то массивное, заскрежетал и встал как вкопанный. Внешние двери не открывались. Лампочка в потолке мерцала слабым дрожащим светом и, похоже, иссякала.