— Странно, что Дуранд сам еще не слился с нею, — сыронизировал Комаров. — Но что поразило тебя в твоих трансах более всего?
— Я достигал такого состояния, что расширялся за пределы мира и сам становился всей Вселенной, я видел в себе и нижние миры, и Ликополис, и Землю, и планеты Вотчима, и все это жило и гудело во мне… И все это я постиг за какое-то мгновение. Представь себе, что ты одновременно везде, на суше, на море, в небе, в масштабах целой Вселенной и в масштабе капли воды, что ты еще не родился, что ты еще в утробе, что ты молодой, старый, вне смерти. Постигни все сразу: времена, места, качества, количества… Ты един со всем на свете, можешь сосредоточить внимание в любой молекуле мира в любой момент…
— Ты стал богом, — подсказал Комаров, вспоминая те несколько трипов, что он прошел на Земле в Мексике и в Европе и обсуждения этих трипов с другими психонавтами после сеансов. В свое время его втянула в эти занятия Лариса.
— Ну да, — задумчиво улыбнулся Великан. — Дуранд так и говорил… И сам стал богом, и мог разговаривать с богами.
— Что же еще говорил Дуранд?
— Он говорил, что на начальной стадии дух зелья как будто протирает нам очки, через которые мы смотрим на все. Далее в нас происходит вселение божества, и мы учимся преодолевать свой ограниченный взгляд. Наконец, на высшей стадии, которой я не достиг, происходит растворение в блаженстве, исчезновение «я» в высшем мире, с которым оно должно слиться…
Слыша все это, Комаров не мог не вспомнить свои беседы с Шапошником и библиотекарем, а также речи на Совете Ордена.
— Сдается мне, — сказал он, — что этот Дуранд работает на волков… Их дорожки ведут в одно и то же место…
— Хочешь попробовать этого порошка? — спросил Великан.
— Думаю, попробовать надо, — ответил Комаров. — Только мне и небольшой дозы будет достаточно…
— Хитромудрый ты, Залепуха, — ответил ему верзила. — Вот что в тебе есть и чего нет во всех нас, так это умеренность… Дивлюсь я, как ты с такой осмотрительностью вообще оказался в здешних краях…
И он дружески, со свойственной ему медвежьей грацией похлопал Комарова по загривку.
Во время очередного общения с зеркалом Комаров как-то как будто забылся, замечтался или ему привиделось, будто он ранен и кто-то несет его на спине. Был ли это сон или греза наяву, трудно сказать — ведь в Ликополисе никто не спал и никто не видел видений, кроме как во время оцепенения после правежей.
Оказалось, что на спине несет Комарова его отец. Он аккуратно опустил Комарова к стогу сена, что встретился им на пути, а сам сел рядом и стал жевать травинку.
— Пап, — робко спросил его Комаров, — почему все так вышло? Почему я попал в это проклятое место?
Отец серьезно посмотрел на него и, подумав с минуту, ответил:
— Думаю, сынок, это не столько твоя вина, сколько обстоятельства. Они обступили тебя, они стали слишком сильны, чтобы ты мог им противостать. А я… я не успел сделать тебя крепким, стойким… Так уж получилось…
— А каким я должен был бы стать?
Отец отбросил свою травинку и стал рассуждать так:
— Я ведь тоже рано потерял отца… Твоего деда. И мама тоже. Деды твои погибли на великой войне… И все же мы устояли… Дело в том, что поменялось время. Наше детство было тяжелое, голодное, но светлое. Твое же детство было не такое тяжелое для физического выживания… Но лютое. Мудрено было устоять… Я не успел, а мама не справилась, оказалась не такой сильной, чтобы справиться с этим…
— И все же здесь я встретил свое зеркало и стал совсем другим… Я чувствую связь с Врагом… То есть Богом. Здесь так Его называют — «Враг»… И связь с тобой тоже чувствую…
— Другие из твоего поколения сделали выбор в пользу зла, потому что они уверовали во зло. Ты просто пытался угодить тем, кто рядом с тобой… В этом твоя слабость. Ты пришел к ним играть в их игры и, как всегда, сам не заметил, как увлекся и стал центровым игроком… Заигрался, азартная душа… Это твоя слабость. Это тебя и подкосило.
Отец нервно откашлялся и сказал вдруг изменившимся посуровевшим голосом: